Каковы бы ни были причины материнской неудовлетворенности, она, как правило, наследуется и воспроизводится дочерьми почти в той же форме, в какой проявлялась у их матери. Так как материнская сверхопека сопровождается нехваткой реальной любви, в последствии она оборачивается недостатком самоуважения у ребенка, а также неутолимой жаждой любви и признания. Каролин Эльячефф, Натали Эйниш "Дочки-матери. Третий лишний?"
ОТНОШЕНИЯ, ВЕДУЩИЕ В НИКУДА Детская привязанность к первичному объекту является основным формирующим фактором в становлении личности Почему некоторые мужчины и женщины отвергают хороших партнеров и постоянно увлекаются плохими. Почему они отталкивают людей, предлагающих им свою любовь ради тех, кто отвергает, оскорбляет и не замечает их? Что делать, когда вместе плохо, а по отдельности еще хуже? Почему повторяются негативные отношения с партнерами, сколько бы их не меняй? Все это является результатом длинной цепочки взаимодействий с отвергающими родителями или с одним из них с самого раннего детства. Попробуем в этом разобраться. Дети абсолютно и тотально зависимы от тех, кто о них заботится. Сильнейшей травмой для ребенка является нелюбовь матери, отсутствие ее внимания, теплоты, сочувствия, одобрения и поддержки. Ребенок фокусируется на одном родителе, который является для него источником всей любви и заботы. Парадокс в том, что чем хуже мать относится к ребенку, отвергает его, несправедливо наказывает, тем сильнее ребенок привязывается к своему обижающему родителю. Такое усиление детской привязанности вызвано тем, что его/ее потребности игнорируются, но это те потребности, удовлетворить которые в состоянии один лишь родитель. Такие дети предпочитают жить со своими родителями и во взрослом состоянии, не смотря на их холодное, критикующее, обесценивающее, жестокое обращение или выбирают точно таких же спутников жизни и переносят на них свои нереализованные детские ожидания. Чтобы личность стала полноценной и зрелой, пребывала в состоянии счастья, а не страданий необходимо пройти определенные стадии своего развития. 1. Осознание себя как отдельной и независимой личности в окружающем мире. Такие люди умеют уважать свою точку зрения и чужую, принимают право на другое мировоззрение, отличное от них, не пытаясь переубеждать окружающих, навязывая свое мнение и не испытывая чувства предательства, когда другие люди не разделяют их интересы и взгляды на жизнь. Это является необходимым условием гармоничных отношений в паре, в семейной жизни, построенных на взаимном понимании и сострадании. Так же ребенок должен научиться различать оттенки своих внутренних ощущений, хорошо чувствовать происходящее, не подменяя одни чувства другими и не подавляя их. Дети, обделенные вниманием родителей, остаются в симбиотической связи с ними, потому что не могут отделиться от своих родителей из-за страха остаться без всякой надежды на любовь и поддержку, в которых они так нуждаются и продолжают оставаться такими не отделенными даже во взрослом возрасте, находя утешение в чувстве постоянного присутствия своих объектов-обидчиков рядом с собой или внутри себя. Так формируется низкая самооценка, постоянное самобичевание, психосоматические заболевания, любовные зависимости. Разобраться со своими чувствами ребенку помогает "достаточно хорошая" мать, если она способна точно понять потребности ребенка и помочь ему адекватно распознавать внутренние ощущения, правильно их называя. Она не запрещает ребенку плакать, обижаться, выражать свой праведный гнев, печалится в соответствии с естественной реакцией на ситуацию, она отражает его чувства, стараясь поддержать и утешить в трудную минуту, а главное и сама естественна в своих проявлениях в отношениях с другими людьми. 2. В процессе впитывания событий с участием матери и взаимоотношения с ней формируются в подсознании ячейки с хорошими или плохими воспоминаниями. Если воспоминаний было больше хороших, чем плохих, у ребенка навсегда остается внутренний ресурс, на который он может всегда опереться в стрессовой ситуации самостоятельно, когда он один и восстановить душевный покой, уверенность в себе. Поэтому так важно для каждой пары период влюбленности, совместных приятных событий, которые лягут в основу их дальнейших отношений, необходимых для преодоления возникающих трудностей в совместной жизни, являясь незаменимым ресурсом в периоды естественных кризисов. Негативные воспоминания имеют противоположное действие, подрывая детскую самооценку и делая его более восприимчивым к стрессу и незначительным раздражителям. У такого ребенка не хватает сил противостоять обычному давлению жизненных обстоятельств самостоятельно. Это заставляет его во взрослом состоянии искать опору во внешнем мире для отвлечения, утешения и обезболивания, что и формирует разные виды зависимости: трудоголизм, пищевую, игровую, эмоциональную зависимость, алкоголизм, курение, наркоманию, экстрим, увлечение лечением таблетками, спорт, опасные для жизни виды деятельности, безудержную трату денег, агрессивное и жестокое поведение. Несчастный ребенок ( а в последствии и взрослый), обремененный таким грузом негативных воспоминаний о своих объектах может развить защитные механизмы, позволяющие ему забыть об обидах, полученных от родителей. Однако эти обиды никуда не исчезают, а продолжают медленно, но верно портить человеку жизнь, проигрывая одни и те же повторяющиеся сценарии в отношениях с другими людьми (начальниками, коллегами, супругами и возлюбленными, друзьями…). 3. Интеграция плохого и хорошего образа одного и того же человека, а также самого себя. Только зрелые люди способны увидеть в своем партнере слабые стороны личности и не разочароваться в нем, не разлюбить, а принять как часть его целостного образа, состоящего как из достоинств, так и из недостатков. Для достижения этого важного этапа интеграции необходимо, чтобы позитивные воспоминания об общении с родителями с большим перевесом преобладали над негативными. Когда болезненные воспоминания перевешивают приятные, интеграции не произойдет. Поэтому, когда в паре такие партнеры ругаются, их месть и оскорбления не знают меры, так как в этот момент, они думают только о плохом в партнере, забывая хорошее. Если же такому ребенку все-таки удается интегрировать огромный багаж негатива с меньшим количеством позитива, ему придется столкнуться с пугающей реальностью. Поэтому такие люди предпочитают закрывать глаза на правду, оставаясь в иллюзорной действительности, искажая реальность происходящего. Чтобы не сталкиваться со своим болезненными воспоминаниями и сохранять отношения со своими обидчиками и тиранами, дети придумывают защитные механизмы для оправдания пренебрежения или оскорблений, постоянного недовольства, выпадающих на его долю со стороны его родителей, а во взрослом возрасте со стороны своих супругов, начальников, коллег и друзей. Чтобы обрести ощущение безопасности, ребенок (а потом и взрослый) обосновывает жестокое или безразличное отношение своими «моральными» недостатками, например, неаккуратностью или ленью, которые и стали причиной родительской (супружеской) нелюбви или оскорбления. Зависимым и нуждающимся в любви детям невыносимо признавать, что они живут в непредсказуемом мире, где их никто не любит, где их обижают, унижают, потому что им не повезло с родителями. Лучше увидеть в таком отношении к себе причину собственной ошибки, которую можно самому исправить. Если же увидеть причину в самих родителях, которых изменить не под силу ребенку, то это обрекает его на жизнь в ужасе, враждебности, незащищенности. В отношениях мужчины и женщины жертва всегда найдет оправдания для холодного, унижающего, отвергающего, эгоистического поведения своего партнера и обвинив во всем себя, продумывая план исправления своего "несовершенства". Они во всем чувствуют себя виноватыми, живут удовлетворением чужих желаний и не знают свои собственные потребности. Другой защитный механизм разделяет человека на два отдельных Я, сменяющих друг друга. Первое Я – РАНЕНОЕ хранит воспоминания о детских обидах и пренебрежении со стороны родителей. Человек старается избегать столкновения с этой частью своей личности, потому что в тесных объятиях раненого Я его мучает стыд, ощущение собственной неполноценности и униженности. Второе Я – НАДЕЮЩЕЕСЯ, питается иллюзиями, видя в желанных объектах лишь обещание любви и надежду на удовлетворение своих желаний. Когда Надеющееся Я находится «у власти», все прошлые неприятности, связанные с объектом желания, подавляются в подсознании. В таком искаженном восприятии негативные сигналы и воспоминания о прошлых обидах игнорируются, в то время для нормального человека они послужили бы поводом держаться подальше от такого опасного объекта, причиняющего столько страданий. Именно НАДЕЮЩЕЕСЯ Я дает возможность жертве несмотря ни на что возвращаться к своему мучителю, забыв унижения и спрятав душную боль подальше в Раненом Я. Близких людей жертвы особенно часто злит такое странное поведение, когда для всех очевидна бесперспективность таких отношений, для всех, кроме самой жертвы. У некоторых их РАНЕНОМУ Я нравятся отталкивающие и жестокие черты партнера, напоминающие их родителя, с которым можно бороться и перевоспитывать, создавая видимость контроля ситуации. Они могут даже впасть в депрессию из-за потери своего плохого объекта, так как их РАНЕНОЕ Я осталось без врага и без возможности изменить ситуацию. В детстве их жизнь вращалась вокруг противостояния и неповиновения родителям с их абсурдными требованиями. Повзрослев, эти люди находят свое призвание в качестве журналистов, работающих в горячих точках или других видах деятельности, требующих борьбы и отстаивания своих прав и интересов. В супружеских отношениях для таких людей все время война, конфликтные отношения, ссоры, споры, которые повторяют отношения с родителями, поддерживая с ними связь в своем сознании. Без бурных выяснений отношений им становится скучно и бессмысленно. Когда они устают от изматывающих конфликтов, заходят в тупик. Им вместе плохо, а друг без друга еще хуже. Но война для них намного лучше, чем столкновение с внутренней пустотой и раной. Что же движет человеком в подсознательном выборе супруга, друзей или любовников, которые относятся к нему с таким же пренебрежением, как в детстве его родители? Почему они упорно возвращаются в болезненные ситуации, в которых не содержалось ни малейшего намека на удовольствие? Детская привязанность к первичному объекту является основным формирующим фактором в становлении личности, его отношения к самому себе, к другим людям, к Миру. Проблемы в первичных отношениях между родителем и ребенком повторяются во взрослом возрасте, каждый раз воссоздавая знакомый с детства стиль отношений. Подсознательной целью таких навязчивых повторений является возвращение к "плохому", но привычному объекту для воссоздания эмоциональной атмосферы боли, которая является для него питательной средой, необходимой для жизневыживания. "Любовь" для обделенного ребенка - сложная комбинация противоречивых чувств, ядовитая смесь негативных чувств и ничтожной доли любви, а вовсе не ощущение того, что любящий человек принимает и ценит тебя. Наоборот, любовь, полученная "безвозмездно и безусловно" от нормальной развитой личности, не воспринимается, она кажется чем-то чуждым, не имеющим ничего общего с тем, что в его сознании означает "любовь". Неспособность таких людей испытывать любовь можно сравнить с неспособностью человеческого уха воспринимать звуковые волны высотной частоты. Они существуют, но различить их невозможно. Даже если такие люди встречают любовь, они упускают свои шансы или отвергают этот подарок судьбы. Настоящая любовь чужда им, непонятна, она вызывает страх, в то время как одиночество, отвержение, критика, пренебрежение, использование принимаются и ощущаются как нечто близкое и реальное. Те взрослые, которые лишились"плохих объектов" в лице своих родителей, сохраняют символические и эмоциональные привязанности, воссоздавая этот тип отношений с новыми "плохими" объектами. Настоящая любовь для них - отвержение, ненависть к себе, вспышки кратковременной надежды, моменты страсти, непреодолимого влечения, отчаяние, предельная и тотальная близость, частые уходы... Некоторые взрослые пытаются заменить недополученную любовь родителей, их поддержку, заботу замещающими подарками и деньгами от своих возлюбленных. Любовь меряется количеством потраченных на них денег и дороговизной подарков и этому нет конца. В чем же выход? Выход, прежде всего, в исцелении своего РАНЕНОГО Я, потому что, именно эта травмированная и эмоционально заряженная часть порождает все остальные. Нужно перепрожить море боли, оплакать полученные раны. Лучше проплакать их слезами, чем потом плакать кровью (у мужчин часто образуется гайморит, носовые кровотечения, у женщин маточные кровотечения). Также необходимо признать безнадежность получить любовь от тех, кто на это изначально не был способен (начиная со своих родителей) в силу своей незрелости, что любовь или есть или ее нет и выслужить ее невозможно, ценой даже собственной жизни. Для этого нужно мужество, так как признав эту правду в том, что ты никогда не получишь от самых близких и любимых то, в чем так нуждаешься, что от тебя уже ничего не зависит, что ты не можешь все и всех контролировать, что невозможно никого заставить себя полюбить, ни за какие деньги, ни за какие подвиги, болезни и самопожертвования. Только после этой окончательной сдачи, признания своего проигрыша в этой бесполезной борьбе внимание будет направляться на тех людей, которые действительно способны на любовь, помощь и искреннюю заинтересованность. Тогда появятся чуткие партнеры, понимающий и одобряющий начальник на работе, теплые внимательные друзья и коллеги. А главное, закончится изнуряющий бестолковый «Сизифов труд» и появятся силы для личного счастья и самореализации, раскрытия своих истинных способностей и талантов. В этом никто не виноват. Наши родители тоже были детьми, которых не долюбили в достаточной степени. Признание такой болезненной правды направляет наше внимание с собственной персоны на других таких же раненых людей, так как идеальных родителей практически не бывает. Такое понимание делает нас сострадающими и когда нам причиняет боль близкий человек, нужно задать себе вопрос: «Чем я могу ему помочь?», так как счастливые люди не жалят. Если у нас совсем нет ресурса на такое понимание, лучше выйти из отношений, не мучая ни себя, ни другого. Нет смысла прятать от осознания «негативное». Оно все равно существует, хотим мы этого или нет, как существует независимо от нашего предпочтения ночь и день, радость и печаль, тепло и холод… Нужно научиться бесстрашно замечать это «плохое», видеть, осознавать, принимать и тогда через какое-то время «оно» само перестает приносить нам страдания, тем не менее, оставаясь собой. Когда мы считаем что-то "плохим", значит пока мы не поняли, для чего это нужно. Понимание, что все для чего-то нужно, помогает преобразовать любую несправедливость в необходимый жизненный урок, рождает истинную мудрость и зрелость, делает нашу жизнь наполненной, радостной, а нас целостными, гармоничными. Нет такой боли, которой мы не смогли бы пережить; нет таких черт личности, которые не заслуживали бы нашего признания как части целого, совершенного во всем своем многообразии. Закрывая глаза на все негативные стороны жизни, мечтая о вечном «рае», мы лишаем себя возможности приобретать необходимый опыт и продолжаем совершать одни и те же ошибки. Главное, чтобы это была «ложка дегтя в бочке меда», а не наоборот. Важно понять, что источник любви находится в нас самих. Любовь внутри. Это тот родник, который питает нас постоянно независимо от внешних обстоятельств и превратностей судьбы. В статье использованы материалы исследований У.Р.Д.Фейрбейрна, шотландского психоаналитика, внесшего огромный вклад в теорию объектных отношений, которые опровергли определенные взгляды Фрейда в вопросах формирования личности. © Светлана Потеенко https://m.vk.com/wall-3291025_223714
Карл Юнг о кризисе середины жизни Юнг об основе и причине кризиса середины жизни, о глубинном, удивительном изменении души. Но сначала речь пойдет о проблематике молодого возраста. Эта ступень простирается от непосредственно послеподросткового времени и примерно до середины жизни, которая приходится на возраст где-то между тридцатью пятью и сорока годами. Если попытаться извлечь из почти неисчерпаемого многообразия индивидуальных проблем молодого возраста общее и самое главное, то наталкиваешься на определенную характеристику, присущую, похоже, всем проблемам этой ступени: речь идет о выраженном в той или иной степени застревания на детской ступени сознания, о сопротивлении действующим в нас и вокруг нас силам судьбы, которые пытаются вовлечь нас в мир. Что-то в нас хотело бы оставаться ребенком, быть совершенно бессознательным или по меньшей мере осознавать только свое «Я» и отвергать все чужое, в предельном же случае подчинить все другое своей воле. Хотелось бы ничего не делать, а если уж что-то делать, так ради собственного удовольствия или же для того, чтобы утвердить свою власть. В этом проявляется нечто вроде инертности материи, что в свою очередь выражается в застревании на предыдущей фазе, сознание которой меньше, уже, эгоистичнее, чем сознание фазы дуалистической, где индивид поставлен перед необходимостью признавать и принимать другое, чужое, как свою жизнь и как «тоже-Я». (...) Достижения, полезность являются идеалами, которые как будто указывают путь из хаоса проблем. Они являются путеводными звездами для расширения и упрочения нашего физического бытия, для нашего укоренения в мире, но не для дальнейшего развития человеческого сознания, то есть того, что называют культурой. Для молодого возраста это решение является вполне нормальным, и оно, во всяком случае, лучше, чем застревание исключительно на своих проблемах. (...) Чем ближе середина жизни и чем больше удалось утвердиться в своей личной установке и социальном положении, тем сильнее кажется, что найдены правильная линия жизни, верные идеалы и принципы поведения. Поэтому в дальнейшем возникает представление, что они незыблемы, и появляется желание навсегда за них зацепиться. При этом, однако, остается без внимания тот существенный факт, что утверждение социальной цели происходит за счет цельности личности. Многое, слишком многое — жизнь, которая могла бы быть прожита иначе, — остается лежать в чуланах покрытых пылью воспоминаний, порою даже оказываясь раскаленными углями под серым пеплом. (...) Очень часто встречающиеся невротические расстройства зрелого возраста имеют нечто общее: они пытаются перенести психологию фазы молодости через порог зрелого возраста. Кто не знает тех трогательных пожилых господ, погрязших в беспросветном мещанстве, которые все снова и снова вытаскивают на свет божий давно уже забытые студенческие годы и, только возвращаясь в прошлое, к своему героическому гомеровскому времени, способны разжечь пламя жизни? Однако у них, как правило, есть преимущество, которое нельзя недооценивать, — они не невротики, а большей частью всего лишь скучные и стереотипные люди. Невротиком скорее является тот, кому никогда не удавалось осуществить в настоящем то, чего бы ему хотелось, и кто поэтому не может радоваться прошлому. Так же как раньше он не сумел отделаться от детства, так и теперь он не в состоянии избавиться от фазы молодости. Наверное, он не может найти себя в мрачных мыслях старения и поэтому напряженно смотрит назад, поскольку смотреть вперед для него невыносимо. Как инфантильный человек боится неизвестности мира и жизни, так и взрослый сторонится второй половины жизни, как будто там его подстерегают неведомые трудности, или как будто это чревато для него жертвами и потерями, с которыми он не может смириться, или как будто прошлая его жизнь была настолько прекрасна и настолько ему дорога, что он не может без нее обойтись. Но, может быть, это просто страх смерти? Мне, однако, это представляется маловероятным, поскольку, как правило, смерть еще далека, а потому и несколько абстрактна. Опыт показывает, что основой и причиной всех трудностей этого переходного периода скорее является глубинное, удивительное изменение души. Для того, чтобы его охарактеризовать, я бы хотел привести в качестве сравнения дневное движение солнца. Имеется в виду солнце, одушевленное человеческим чувством и наделенное сиюминутным человеческим сознанием. Утром оно появляется из ночного моря бессознательного, освещая широкий, пестрый мир, и чем выше оно поднимается на небосводе, тем дальше распространяет свои лучи. В этом расширении сферы своего влияния, связанном с восходом, солнце будет видеть свое предназначение и усматривать свою высшую цель в том, чтобы подняться как можно выше и тем самым как можно больше распространить свою благодать. С этим убеждением солнце достигает непредвиденной полуденной высоты — непредвиденной, потому что из-за своего однократного индивидуального существования оно не могло знать заранее собственного кульминационного пункта. В двенадцать часов дня начинается закат. Он представляет собой инверсию всех ценностей и идеалов утра. Солнце становится непоследовательным. Оно как бы убирает свои лучи. Свет и тепло убывают вплоть до полного угасания. (...) Полуденный переворот изменяет даже наши физические свойства. Для южных народов особенно характерно, что у пожилых женщин появляется хриплый, низкий голос, усы, жесткие черты лица и разные другие мужские признаки. И наоборот, мужской физический хабитус ослабляется женскими чертами, например увеличением жировой прослойки и более мягким выражением лица. (...) Еще более, чем в физическом отношении, это изменение проявляется в психическом. Как часто, например, бывает, что мужчина в возрасте сорока пяти — пятидесяти лет разоряется, и тогда женщина надевает брюки и открывает лавку, где мужчина разве что исполняет роль подручного. Существует очень много женщин, у которых социальная ответственность и социальное сознание пробуждаются вообще только после сорока лет жизни. В современных деловых кругах, особенно в Америке, break down, нервный срыв после сорока лет, — явление достаточно распространенное. Если исследовать такого бедолагу более тщательно, то оказывается, что разрушенным является прежний, мужской, стиль, а то, что остается, представляет собой феминизированного мужчину. И наоборот, в тех же кругах встречаются женщины, которые в эти годы обнаруживают необычайную мужественность и твердость разума, оттесняющие на задний план сердце и чувство. Очень часто эти изменения сопровождаются разного рода супружескими катастрофами; ведь не так уж трудно себе представить, что бывает, когда муж проявляет свои нежные чувства, а жена свой разум. Самое плохое во всем этом то, что умные и образованные люди живут, даже и не подозревая о возможности таких изменений. Они вступают во вторую половину жизни совершенно неподготовленными. Или, быть может, есть где-нибудь учебные заведения, и не просто средние, а высшие школы для сорокалетних, которые готовили бы их к будущей жизни с ее требованиями так же, как вводят в знание мира и жизни наших молодых людей школы и институты? Нет, мы вступаем во вторую половину жизни крайне неподготовленными; хуже того, мы делаем это, находясь под влиянием ложных представлений наших прежних истин и идеалов. Мы не можем прожить вечер жизни по той же самой программе, что и утро, потому что того, чего много утром, будет мало вечером, а то, что верно утром, вечером будет уже неверно. Мне приходилось лечить слишком многих пожилых людей и заглядывать в сокровенные уголки их души, чтобы усомниться в истине этого основного правила. Стареющий человек должен знать, что его жизнь не увеличивается и не расширяется; наоборот, неумолимый внутренний процесс приводит к сужению жизни. Если молодой человек слишком много занимается собственной персоной — это является для него чуть ли не грехом или, по крайней мере, опасностью;для стареющего же человека уделять серьезное внимание своей Самости — это обязанность и необходимость. Солнце прячет свои лучи для освещения самого себя, после того как оно расточало свой свет миру. Вместо этого многие пожилые люди предпочитают превращаться в ипохондриков, скряг, узких педантов и landatores temporis acti или даже оставаться вечно молодыми — жалкая замена освещению Самости, но неминуемое следствие того заблуждения, что вторая половина жизни должна управляться принципами первой. Только что я говорил, что у нас нет школ для сорокалетних. Это не совсем верно. Наши религии с давних пор являются или когда-то были такими школами. Но для скольких людей они еще ими являются? Сколько пожилых людей действительно были воспитаны в одной из таких школ для тайны второй половины жизни, для старости, смерти и вечности? Разумеется, человек не жил бы семьдесят и восемьдесят лет, если бы такая продолжительность жизни не соответствовала смыслу его вида.Поэтому вечер его жизни также должен иметь свой смысл и цель, он не может быть жалким придатком утра. Несомненно, смыслом утра является развитие индивида, его устройство во внешнем мире, продолжение рода и забота о потомстве. Это является очевидной природной целью. Но если эта цель достигнута, и достигнута даже с избытком, должно ли приобретение денег, дальнейшее завоевание и расширение пространства своего существования переходить за рамки разумного смысла? Тот, кто подобным образом без нужды переносит закон утра, то есть природную цель, на вторую половину жизни, должен считаться с душевными потерями точно так же, как юноша, пытающийся перенести свой детский эгоизм в зрелый возраст, должен расплачиваться за это свое заблуждение социальным неуспехом. Приобретение денег, социальное существование, семья, потомство представляют собой всего лишь природу, но не культуру. Культура находится по ту сторону природной цели. Тогда, может быть, культура является смыслом и целью второй половины жизни? У первобытных племен, например, мы видим, что почти всегда старики являются хранителями таинств и законов, а в этом и выражается прежде всего культура племени. Как обстоит дело в этом смысле у нас? Где мудрость наших стариков? Где их секреты и вещие сны? Скорее старики у нас чуть ли не пытаются подражать молодым. В Америке считается, так сказать, идеалом, если отец является братом для своих сыновей, а мать где только можно — младшей сестрой своей дочери. (...) Конечно, если бы эти люди еще раньше успели наполнить до краев и опустошить до дна нашу своей жизни, то теперь они чувствовали бы себя, пожалуй, иначе; их бы ничего не удерживало, все, что могло сгореть, сгорело бы, и спокойствие старости было бы для них желанным. Но нам нельзя забывать, чтомало кто из людей умеет жить и что искусство жить является к тому же самым важным и самым редким из всех искусств — исчерпать всю чашу красоты, кому это удавалось? Так что для большинства людей слишком многое остается непережитым — часто даже возможности, которые они не смогли бы реализовать при всем желании, — и, таким образом, они переступают через порог старости с неудовлетворенными притязаниями, которые невольно заставляют их смотреть назад. Таким людям смотреть назад особенно пагубно. Им скорее нужна перспектива, прицельная точка в будущем. Поэтому во всех основных религиях имеются свои заверения относительно потусторонней жизни, есть своя стоящая над миром цель, которая позволяет смертному прожить вторую половину жизни с такой же целенаправленностью, что и первую. Однако насколько убедительны для современного человека цели расширения и кульминации жизни, настолько же сомнительна или прямо-таки невероятна для него идея продолжения жизни после смерти. (...) Здесь, однако, пробуждается моя совесть врача, которая велит мне высказать еще кое-какие важные соображения по этому вопросу. Я обнаружил, что целенаправленная жизнь в целом лучше, богаче, здоровее, чем бесцельная, и что лучше идти вперед вместе со временем, чем назад против времени. Врачевателю души пожилой человек, неспособный расстаться с жизнью, кажется таким же слабым и больным, как и юноша, который не в состоянии ее построить. И в самом деле, как в том, так и в другом случае речь часто идет об одной и той же детской жадности, о том же самом страхе, об одном и том же упрямстве и своеволии. Как врач я убежден, что, так сказать, гигиеничнее видеть в смерти цель, к которой нужно стремиться, и что сопротивление этому является чем-то нездоровым и ненормальным, потому что оно делает вторую половину жизни бесцельной. Поэтому, исходя из точки зрения душевной гигиены, я нахожу чрезвычайно разумными все религии, которые имеют цель, стоящую над миром. Сценарии судеб и роли: варианты этого мира для каждого свои Если вы постоянно думаете о том, что вам НЕ нравится, оно точно будет в вашей жизни Если я живу в доме и знаю, что в течение двух недель он рухнет на мою голову, то эти мысли нанесут ущерб всем моим жизненным функциям; если же я, напротив, чувствую себя уверенным, то смогу спокойно и нормально в нем жить. Следовательно, с психотерапевтической точки зрения было бы лучше, если бы мы могли думать, что смерть — это всего лишь переходный период, часть неизвестного большого и долгого процесса жизни. Источник: cameralabs.org/10779-iskusstvo-zhit-karl-yung-o-krizise-serediny-zhizni
О профессии психотерапевта "Я упустил бы очень важный нюанс, если бы не упомянул о том, что для специального лечения одних только знаний мало. Моральный облик врача не менее важен. В хирургии и акушерстве давно известно, что чистыми должны быть не только необходимые для манипуляции места на теле пациента, но и руки врача. Точно также и психотерапевт, чье душевное здоровье оставляет желать лучшего, будет лечить на пациенте свой собственный невроз. И если в области рациональных методик еще можно представить себе терапию, не учитывающую личность врача, то при диалектическом подходе это будет абсурдным, поскольку здесь врач должен сбросить маску и раскрыть свою личность в не меньшей степени, чем пациент. Не знаю, что труднее - суметь приобрести обширные познания или найти в себе силы отказать от авторитета врача и пойти на откровения. Во всяком случае, это тяжкое испытание и поэтому профессия терапевта выглядит далеко не привлекательной. В любом случае необходимость этого становится тяжелым испытанием, делающим профессию психотерапевта не столь уж привлекательной, хотя многие люди далекие от нее придерживаются противоположного мнения. Я не редко слышал от них, что психотерапия - это всего лишь искусство водить пациентов за нос и выманивать у них деньги, а заниматься этим легко и просто. В действительности же профессия эта тяжелейшая и далеко не безопасная. Если обычный врач постоянно рискует заразиться какой-либо болезнью, психотерапевту грозит не меньшая опасность - оказаться инфицированным психически. Но этот риск невольно втянуться в неврозы своих пациентов представляет только одну сторону опасности, ведь если врач пытается полностью защититься от их влияния, то может не достичь успеха в лечении, поэтому он вынужден все время находится между Сциллой и Харибдой, испытывая определенный риск, но в то же время, получая целительный эффект". К.Г. Юнг "Общие проблемы психотерапии"
"Я однажды свел знакомство с человеком, достойным глубокого уважения, - его без труда можно было назвать святым - я три дня ходил вокруг него и никак не мог обнаружить в нем хотя бы некоторые слабости присущие смертным. Мое чувство неполноценности угрожающе возросло, и я уже начал было всерьез подумывать о том чтобы исправиться. Но на четвертый день я консультировал его жену... С тех пор со мной больше ничего подобного не случалось"... Но на четвертый день ко мне на консультацию пришла его жена… Ничего подобного в моей практике прежде не было. Из этого я извлек урок: любой мужчина, который сливается со своей персоной, все свои расстройства может перекладывать на свою жену, даже не уведомляя ее об этом, причем она может расплатиться за свое самопожертвование тяжелым неврозом. К. Г. Юнг
Глубинная Психология ХТОНИЧЕСКИЙ ПОЛЮС АРХЕТИПА АНИМЫ И ЕГО ВЛИЯНИЯ НА ГЕНДЕРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В СЕМЬЕ В данной статье рассмотрены глубинно-психологические аспекты влияния хтонического (деструктивного) архетипа Анимы на гендерные отношения в семье. Интерес к феномену альтернативных структур психики, антагонистичных сознательному Эго возник в глубинной психологии именно как запрос, вызванный практикой психоаналитической терапии. Терапевтируя своих пациентов, З.Фрейд в ряде случаев столкнулся со столь ожесточенными сопротивлениями бессознательного характера, что выдвинул предположение о существовании в психике особого рода влечения, связанного со стремлением к саморазрушению, которое он назвал мортидо. Впервые, однако, обратила внимание на существование принципа деструктивного влечения в психике пациентка и ученица К.Г.Юнга Сабина Шпильрайн в своей работе «Деструкция как причина становления». В своих дальнейших исследованиях она высказала предположение о том, что мортидо не является полностью деструктивной и автономной силой психики, а находится с либидо в отношениях диалектического единства и борьбы противоположностей. Врач и наставник Сабины Шпильрайн, Карл Густав Юнг исследовал эти феномены с иных методологических позиций, акцентируя внимание на коллективных структурах психического опыта человечества, названных им архетипами. Архетип Анимы как глубинная основа женской гендерной идентичности рассматривался К.Г.Юнгом еще в одной из первых его работ «Либидо, его метаморфозы и символы», хотя сам термин «Анима» появился позднее. Уже в этой работе К.Г.Юнг рассматривает архетип женской гендерной идентичности как структуру биполярную, состоящую из полюсов, которые условно можно охарактеризовать как позитивный, конструктивный, логосный с одной стороны, и негативный, деструктивный, хтонический – с другой: «Источником страха является мать, иными словами: страстное томление по возврату к матери постоянно увлекает человека в сторону противоположную от приспособления к действительности. И выходит, что мать как будто становится коварной преследовательницей. Понятно, что тут идет речь о не настоящей, не о родной матери; хотя нужно сказать, что и родная мать может тяжко повредить своему ребенку благодаря болезненной нежности, которой она часто преследует его вплоть до возмужалости, чем удерживает его в состоянии инфантильности; то, о чем мы говорим, является скорее imago матери, превратившейся в ламию. Силу же свою материнская imago извлекает единственно из двойственной склонности сына: не только смотреть вперед и активно работать, но и коситься назад на изнеживающую сладость детства, на ту чудесную безответственность перед жизнью и уверенность в ней, которые мы некогда находили под покровительством и защитой матери». Еще более ярко эта биполярность представлена в его работе «Душа и миф: шесть архетипов», где он рассматривает базовый комплекс матери и возникающие как реакция на него различные комплексы женской гендерной идентичности именно в контексте позитивного и негативного полюсов: «Все эти символы могут иметь как позитивное, благоприятное значение, так и негативное, связанное злом. Эту амбивалентность можно видеть в богинях судьбы (Мойра, Граи, Норны). Злыми дьяволами являются ведьма, дракон (любое животное или пресмыкающееся, такое как большая рыба или змея), могила, саркофаг, глубокие воды, смерть, привидения и домовые (Эмпуса, Лилит и др.). Этот список, конечно, не полон, так как мы включили в него лишь наиболее важные черты архетипа матери. С этим архетипом ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума: любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию. Мать – главенствующая фигура там, где происходит магическое превращение и воскрешение, а также в подземном мире с его обитателями. В негативном плане архетип матери может означать нечто тайное, загадочное, темное: бездну, мир мертвых, все поглощающее, искушающее и отравляющее, т.е. то, что вселяет ужас и что неизбежно, как судьба». Ученица и последовательница К.Г.Юнга Тони Вульф в своей статье «Структурные формы женской психики» развивает тему биполярности Анимы: «В ее положительном аспекте Амазонка юная подруга мужчины, которая не обязывает его ни к чему личному, поощряет его честолюбие, являясь ему серьезным конкурентом или соперницей, которая пробуждает его мужскую инициативу. В ее отрицательном аспекте – она сестра, которая желает подражать из «мужского протеста» брату, не признает никакого авторитета или превосходства, словно вылупившись из яичной скорлупы женщина, она вдохновляет, провоцирует, особенно мужчину, в то время как медиальная чувствует типичные для выживания основы его духа, и при определенных обстоятельствах олицетворяет их». Другая последовательница К.Г.Юнга, Мария-Луиза фон Франц, излагает эту тему еще более явно в статье «Анима: женщина внутри»: «Французы называют такую фигуру анимы femme fatale. (Более мягкая версия этой темной анимы олицетворена Королевой Ночи в “Волшебной флейте” Моцарта). Греческие сирены или немецкие лорелеи также персонифицируют этот опасный аспект анимы, символизируя в этой форме разрушительную иллюзию… Негативная анима проявляется в мужской личности также в форме язвительных, ядовитых, уничижительных замечаний, которые все обесценивают. Замечания такого рода всегда содержат в себе частицу истины, но они утонченным образом деструктивны. По всему миру существуют легенды, в которых присутствует “ядовитая девица” (так она зовется на Востоке). Это прекрасное существо, скрывающее под платьем оружие или яд, которыми она убивает своего любовника в первую же ночь. В этом облике анима холодна и безжалостна, подобно иным жутким сторонам самой природы. В Европе до сего дня эти стороны находили свое выражение в вере в ведьм… О негативной стороне анимы сказано достаточно — у нее имеется не меньше положительных сторон. Например, анима отвечает за способность мужчины правильно отыскать партнера по браку. Другая функция не менее важна: всякий раз, как логический разум мужчины не способен различать скрывающиеся в его бессознательном факты, ему на помощь приходит анима. Еще более жизненно важной будет роль анимы, когда она как бы настраивает ум мужчины на подлинные ценности, а тем самым открывает путь к истинным глубинам души. Словно некое внутреннее “радио” настраивается на какую-то волну, исключая отклонения и позволяя слышать голос Великого Человека. Помогая настроить это внутреннее “радио”, анима принимает роль проводника, посредника во взаимоотношениях с внутренним миром и Самостью». Мы находим много параллелей между темным полюсом Анимы и той архетипической структурой, которую К.Г.Юнг назвал Тенью: «Фигура Тени персонифицирует собой все, что субъект не признает в себе и что все-таки – напрямую или же косвенно – снова и снова всплывает в его сознании, например, ущербные черты его характера или прочие неприемлемые тенденции. Тень… – это та сокрытая в тумане, вытесненная, чаще всего неполноценная и виноватая личность, которая вместе со всеми своими проявлениями простирается вплоть до царства предков-животных и охватывает всю историческую глубину бессознательного… Если до сих пор обычно придерживались мнения, что человеческая Тень является источником всего темного в человеке, то отныне при более глубоком рассмотрении можно обнаружить, что бессознательный человек, или Тень, состоит не только из морально неприемлемых тенденций, но и обнаруживает в себе целый ряд хороших качеств – нормальные инстинкты, целесообразные реакции, восприятие, соответствующее реальности, творческие импульсы и им подобное». В исследованиях представителей неоюнгианской психологии архетипическая Тень представлена в таких аспектах, как Великая и Ужасная Мать (Э.Нойманн), Темный Отец Сатурн (Дж.Холлис), Преследователь (Д.Калшед), Садист (Н.Шварц-Залант), Рогатый Бог-хранитель (Ш.Салман), Демонический Трикстер (Сандерс и Биби), Архаическая Самость (Д.Хендерсон). Однако проблема теневых аспектов именно Анимы и ее влияния на гендерные отношения в семье особенно подробно представлена в исследованиях современных неоюнгианских исследователей Джин Шиноды Болен, Галины Бедненко и Полли Янг-Айзендрат. Следует отметить, что для психокоррекционной и психотерапевтической работы в контексте гендерных отношений в семье исследования именно этих ученых имеют непосредственную прикладную ценность. Например, в практике семейных конфликтов нам особенно часто приходится сталкиваться с такой ситуацией, когда у женщин дочернего (медиумального) типа по классификации Тони Вульф их Анима недифференцирована от архетипа Великой Матери. В классификации Джин Шиноды Болен женщина-медиум соответствует архетипу Коры, а женщина-мать – архетипу Деметры или Геры. Темный полюс материнского архетипа описан ею так: «Архетип Геры предрасполагает женщину переносить вину со своего супруга, от кого она эмоционально зависима, на других. И женщина-Гера реагирует на потерю и боль яростью и энергией, а не депрессией, что типично для Деметры и Персефоны. В процессе моей психоаналитической работы я обнаружила, что мстительность есть производимое в уме женщины-Геры жонглирование, позволяющее ей чувствовать себя скорее сильной, чем отвергнутой… Женщины-Геры осуждают других женщин и наказывают их, обычно отвержением или изгнанием из общества (и их детей тоже) за несоответствие нормам Геры. Такие женщины являются общественными арбитрами. Особенно враждебны они к Афродите. Когда только могут, они изгоняют притягательных, чувственных женщин, вокруг которых собираются мужчины, разведенных и сексуально активных одиноких женщин – всех, кто может быть привлекательными для их мужей и потому угрожающих». А вот как выглядит в ее описании светлый полюс архетипа женщины-медиума: «Типичная маленькая “Персефона” – тихая, спокойная, скромная, “хорошая маленькая девочка”, нередко наряженная в розовые, украшенные оборками платьица. Обычно это хорошо ведущий себя ребенок, желающий нравиться и быть приятным, делающий то, что ей говорят, и носящий то, что для нее выбрано. Чрезмерно заботливая мать, с младенчества обращающаяся с маленькой Персефоной как с хрупкой, нуждающейся в защите и руководстве куклой, способствует развитию ее собственной склонности к осторожности и податливости… С мужчинами Персефона – женщина-ребенок, застенчивая и наивная в отношениях. Она соответствует образу Персефоны-Коры – как самой нечеткой и не несущей никакой угрозы богини. И следует знать, что она подразумевает именно это, когда говорит: “Давай делать все, что ты хочешь”. Мы привели именно такое сочетание – темный полюс архетипа Матери и светлый полюс архетипа Дочери – потому что женщины медиумального (по классификации Тони Вульф) типа в практике семейных конфликтов чаще всего используют т.н. метод «кнута и пряника», при этом кнутом выступает темный полюс материнского архетипа, а пряником, соответственно, светлый полюс дочернего. Благодаря такому сочетанию женщине удается быстро, легко, по-настоящему маневренно переключаться из образа авторитарной, мстительной, подавляющей женщины-матери в образ кроткой, трепетной, нежной, невинной девочки-жертвы, так что у мужчины, с которым она конфликтует, нет практически никаких шансов для адекватного реагирования. В результате он ощущает себя некомпетентным и нелепым в такого рода конфликтах, что создает хорошую почву для психологического манипулирования со стороны жены, либо для брутальной, нерассуждающей агрессии со стороны мужа. И проблема отделения в психике женщины ее Анимы-медиума как архетипа гендерной идентичности от материнского архетипа предполагает серьезную и длительную аналитическую работу.
Столкновение с архетипами Посвятив более полувека на исследование архетипов, Юнг пришёл к заключению, что они должны побороть все попытки постичь их академически. Если Вы пытаетесь определить архетип объективно и не в состоянии придать ему «чувственный тон» для распознавания, то всё «завершится не чем иным как беспорядком мифологических понятий, которые могут быть связаны вместе, чтобы показать, что все что-то означает - или не означает ничего вообще» (Юнг). Потому как они являются «направляющими силами», их влияние есть основное и существенное, распространяющееся «психоидными» последствиями всюду по древним структурам мозга и центральных и автономных нервных систем; они воспринимаются как оказывающие огромное влияние, особенно в критические моменты жизни. Чтобы описать интенсивность эмоции, которые они способны генерировать, Юнг заимствовал у Рудольфа Отто термин «сверхъестественный». Поскольку такого рода события были главными в жизни Юнга, он был постоянно озабочен попытками объяснить их природу и их причины. Архетипы, сказал он, «обретают жизнь и смысл только, когда Вы принимаете во внимание их сверхъестественность (numinosity) - то есть их отношение к жизни каждого человека» (Юнг). В конце концов, определить архетип оказывается возможным на столько, на сколько Вы можете определить его значение. Вы скорее можете только пережить его. В этом смысле теория архетипов скорее походит на теорию Ньютона о силе тяжести. Вы не видите силы тяжести. Вы можете только вывести её из наблюдаемых явлений, на примере падающих с деревьев яблок. Пожалуй, наиболее сильным среди архетипичных переживаний является архетип разнополового (contrasexual) характера. Каждый несёт в себе качества противоположного пола, не только в физическом смысле разнополых генов, гормонов и анатомических особенностей, но и на уровне психологической сферы отношений, чувств и идей. Как и следовало ожидать, главный интерес Юнга относительно разнополых атрибутов был в их психических проявлениях, определённых, как он полагал, архетипически. Женскому архетипу в мужчине он дал термин Анима, а мужскому архетипу в женщине - Анимус, и каждый из них он рассматривал как средства понимания существенного «различия» противоположного пола. «Таким образом, целый характер человека предполагает женщину, и физически и духовно. Его система настроена на женщину с самого начала». Когда мужчина испытывает страстную симпатию к женщине, это потому, что она словно воплощает его Аниму, и она кажется ему более красивой, более сверхъестественной, чем какая-либо другая из женщин вокруг — часто к изумлению его друзей, которые полностью не понимают того, что он в ней видит. (Джордж Бернард Шоу однажды описал любовь как «переоценку различия между одной женщиной и другой»!) В этом и состоит феномен архетипической проекции - но только те, у кого был опыт безнадежной влюблённости, могут знать то, на что походит этот феномен. Женщина, на которую спроектирован архетип, похоже, обладает огромной властью, и мужчина, который накладывает эту проекцию, совершенно не в состоянии использовать свои критические способности, потому что архетип, как только он сформировался (в некое созвездие), держит этого человека в своей власти. Какими бы сознательными причинами он не пытался объяснить свой выбор, они по сути вторичны. Объяснение просто: основная мотивация заключается в сверхъестественном качестве активированного архетипа. Это не поэтическая вольность, которая заставляла художников с классических времен изображать влюблённых как беспомощных жертв Эроса, этого наиболее капризного из всех богов. Архетипическая проекция - это не что-то, что каждый сам выбирает для себя: это происходит с нами независимо от того, нравится нам это или нет. Но, очевидно, есть естественное стремление для этого феномена, чтобы он возник. Каждому архетипу присуще понятие неисполнимости: внутреннее осознание потребности. Мужчина нуждается в женщине, как в матери или как в помощнике, если он должен наиболее полно выразить себя (достичь совершенства). Архетип всегда стремится к собственному завершению, и при его активации раскрывается то, что остаётся для дальнейшего достижения на извилистом пути к индивидуации. Самым распространённым путём, которым сталкиваются с Анимой, являются сны, где она часто предстаёт в образе неизвестной молодой женщины. И хотя она выглядит молодой, ей присуще некое свойство вечного, и потому за ней часто читается многолетний опыт. Она может быть связана с землей или водой и часто наделена могуществом. Как архетип матери она обладает положительными и отрицательными качествами: с одной стороны, она – та, кто любит и помогает, с другой - соблазнительница или ведьма. Сны с Анимой могут быть чрезвычайно яркими, и память о них может пребывать очень долго в воображении, в то время как большинство снов забываются. Таким образом, чувствительная ценность архетипа не менее важна, чем и его интеллектуальное понимание; и чувствительная ценность является чем-то, что только человек может испытать в своем личном понимании. Юнг считал это ключевой истиной для создания любой науки о психологии. «Психология, - он писал, - единственная наука, которая должна взять во внимание фактор ценности (именно чувствительной), потому что это является связующим звеном между физическими явлениями и жизнью. Психологию нередко обвиняют в том, что она ненаучна на этот счет: но её критики не понимают научную и практическую необходимость в должном учёте чувствования» (Юнг). Что Юнг подразумевал под «чувствованием»? Для него чувствование было одним из четырех основных режимов функционирования человеческой психики. Другие три - мышление, ощущение и интуиция. Эффективны абсолютно все четыре способа сознательного восприятия, но люди, как правило, склонны адаптироваться к действительности лишь через один из этих четырех способов, являющийся их «преобладающей функцией». Полное описание четырех функций можно найти в Психологических Типах, а ёмкий обзор по ним приведён в Проблемах Души Нашего Времени (Юнг): «Ощущение устанавливает то, что, по сути, дано; мышление позволяет нам распознать значение; чувство определяет ценность; и, наконец, интуиция указывает на вероятности того, откуда что и куда, которые лежат в непосредственных фактах.» Как большинство теоретических формулировок Юнга, его четыре функциональных типа были в значительной степени неправильно поняты и подвергались критике. В то время как большинство органов власти в состоянии принять ощущение и мышление в качестве важнейших режимов восприятия, многие просто вычёркивают чувства и интуицию, отклоняя их как препятствующие артефакты, слишком невосприимчивые к объективной проверке и статистическому рассмотрению, чтобы быть достойными серьезного научного исследования. Все же чувство и интуиция - функции, крайне важные для понимания значения; без них мы приравнены к состоянию современных роботов. К счастью, не все психологи были пренебрежительны по отношению к этим функциям. Боулби, например, хоть и был в первую очередь заинтересован особенностями поведенческих систем, но не являлся истинным бихевиористом: он признал, что поведение обычно связано с сознательным пониманием. Кроме того, он не сомневался, что понимание, действующее через функции, которые он обозначил как «оценка» и «чувства», играло существенную роль в активации, контроле и завершении работы системы. Как писал Боулби: «Аффекты, чувства и эмоции являются фазами интуитивных оценок человека, либо фазами личного состояния его организма, побуждающего к действиям, или фазами последовательности экологических ситуаций, в которых он оказывается. Эти оценочные процессы часто, но не всегда, имеют особое свойство переживаться как чувства, или, используя лучшую терминологию, как то, что чувствуется» (1969). Боулби признал, что его использование таких терминов как «чувства» и «интуитивная оценка» повлекло за собой вопросы, связанные с проблемой разума и тела, уже затронутой в первом разделе этой главы. Его понимание того, каким образом оценочные процессы оказываются «тем, что чувствуется» сохранились в философском подходе к проблеме в книге Сюзанны Лангер Mind: An Essay on Human Feeling (1967). Лангер утверждала, что «чувства» - это не обособленная сущность, а процесс, и «быть прочувствованным является фазой самого процесса». Она использовала термин «фаза», относя его к любому режиму, в котором что-либо может появиться или исчезнуть без добавлений чего-либо или вычитаний. В качестве примера того, что она имела в виду, Лангер привела нагревание и охлаждение железа: «Когда железо нагревается до критической стадии, оно становится красным; однако его краснота не является новой сущностью» (то есть краснота не возникает из ниоткуда при нагревании железа, и никуда не уходит при остывании: это не походит на флогистон!). «Это была фаза самого железа при высокой температуре.» Таким образом, Лангер сделала заключение: «как только чувство расценено как фаза физиологического процесса, а не его продукт - а именно, новая сущность, метафизически отличающаяся от него, – психофизический парадокс исчезает». Модели Боулби и Юнга, возникшие вполне независимо друг от друга, хорошо согласуются с суждением Ленгер. Подобно теории привязанности архетипичная теория рассматривает «Призрака» ни как продукт «Машины», ни как сущность, метафизически отличающуюся от «Машины»: и объективное поведение и субъективный опыт рассматриваются, по выражению Лангер, как «фазы» одного и того же процесса - процесса архетипичной актуализации. «Живое существо, - писал Юнг, - внешне проявляется в виде материального тела, но внутренне – в виде серии образов жизненно важных событий, происходящих внутри него. Они представляют собой две стороны одной монеты, и мы не можем избавить себя от сомнений в том, что, возможно, это полное разделение разума и тела может, наконец, оказаться просто устройством разума для сознательной различительной способности - интеллектуально необходимое разделение одного и того же факта на два аспекта, которым мы позднее незаконно приписываем независимое существование.» Для Юнга душа и материя были «двумя различными сторонами одной сущности». Эта формулировка полностью совместима с подходом Юнга к психологии, над которым с самого начала доминировали дуальные понятия симметрии и полярности. Таким образом, как мы уже видели, он представлял архетип как то, что обладает двумя полюсами: биологическим/органическим полюсом и психическим. Он также полагал, что динамическая полярность существовала в пределах души в целом между сознанием эго, с одной стороны, и бессознательными процессами - с другой, действующими относительно друг друга в манере гомеостатической - или саморегулируемой - системы. Кроме того, другой парой полярных понятий, которые привлекали внимание Юнга, были причинность и завершённость, таким образом, он понял психические события – будь то сны, симптомы, аффекты, или что-либо ещё - не только с точки зрения их происхождения в детстве (к чему был склонен Фрейд), но и с точки зрения их целей. «О чём пытается поведать нам сон?» - спросил бы он своих пациентов и студентов. «Какое одностороннее отношение сознания-эго он стремится возместить?» Здесь, также, имеются общие черты с точкой зрения Боулби в том, что поведенческие системы сходны с теми, которые действуют между матерью и ее младенческой функцией кибернетически через положительные и негативные реакции, чтобы достигнуть формы поведенческого гомеостаза. Исходя из своего собственного подхода, Боулби писал: «При использовании понятия обратной связи уделяется столько же внимания условиям, которые завершают действие, сколько и условиям, при которых действие возникает... Будучи брошенной с точки зрения теории управления и теории эволюции, модель связывает психоанализ с главным корпусом современной биологии.» В сущности, то же самое можно сказать и относительно подхода Юнга, за исключением, конечно, того, что он был сформулирован намного раньше кибернетического расцвета. Факт заключается в том, что Юнг приписал столько же значения символическим событиям, сколько Боулби приписал поведению, и он подошёл к ним в почти таком же духе. Архетипы, как он обнаружил, часто достигали своего самого непосредственного, по большей части сверхъестественного выражения во снах; и способность видеть сны, он считал, была символической формой исправленного целью поведения. Юнг сделал свой самый смелый вклад в дебаты на тему разума и тела, когда в 1946 расширил своё понятие архетипа, чтобы охватить его «психоидный» характер. До этого двумя полюсами - или «антиномиями» - архетипа он считал «инстинкт» и «дух». Теперь, с этой новой разработкой, он внёс экстраординарное измерение во всю гипотезу: потому как, фактически, то, что он теперь предлагал, раскрывало фундаментальность архетипичных структур для существования всех живых организмов, они были неразрывны со структурами, управляющими поведением неорганической материи. Архетип стал для него «мостом к материи (matter) в целом». Психоидный архетип являлся таким образом существенным органическим ядром. Более глубокие «слои» психики теряют свою индивидуальную уникальность, поскольку они отступают всё глубже и глубже во тьму. «Опускаясь ещё ниже», то есть, по мере своего приближения к автономным функциональным системам, они становятся все более и более коллективными, до тех пор, пока не унифицируются и не гаснут в материальности тела, то есть в химических веществах. Углерод тела – всего лишь углерод. Следовательно, «на дне» душа – это буквально «мир». В конечном счете, различие между органической и неорганической материей искусственно, как и различие между разумом и телом. Это гипотетическая конструкция, развитая с целью оказания содействия нашему пониманию реальности. Таким образом, теория эволюции не будет должным образом решена, пока она не перенесётся за пределы возникновения простейших живых организмов, чтобы охватить изменения, происходящие в неорганических веществах, из которых возникли эти организмы. Работа в этой области уже успешно продвинута. Любопытно, что из 92 естественных элементов именно четыре, что соответствует «юнговскому» числу, являются как раз таки основными в структуре всех живых организмов: водород, кислород, азот и углерод. В то время, когда возникла жизнь на этой планете, распространенное сырьё на поверхности земли снова насчитывало четыре элемента: вода, углекислый газ, метан и аммиак. Уже в 1922 российский ученый Опарин предположил, что эти простые неорганические вещества были предшественниками более сложных органических молекул сахара, жиров и белков, из которых и развились живые организмы. Как и Опарин, британский биолог Дж. Б. С. Холдэн считал, что огромное количество органических структур, возможно, были естественным образом синтезированы из первичной земной атмосферы, когда ее элементы подверглись воздействию солнечных лучей и сильных вспышек молний, которые характеризовали климатические условия первобытных времен. Он полагал, что эти органические соединения так и накапливались бы до тех пор, «пока древние океаны не достигли консистенции разогретого супа». Эта гипотеза не была проверена экспериментально вплоть до 1953 года, когда профессор Urey, в Америке, подвергал смесь метана, аммиака, водорода и водяного пара серии электрических разрядов в течение недели. Проанализировав получившуюся смесь, он обнаружил поразительное разнообразие органических веществ, включая аминокислоты, которые являются «стандартными блоками» живых клеток. Подобные лабораторные эксперименты впоследствии продемонстрировали, что все органические вещества, необходимые для создания жизни - белки, высвобождающий энергию ATP и жизненно важные нуклеиновые кислоты (пурины и пиримидины), из которого состоят генетические молекулы ДНК - все они могут быть произведены из простых неорганических газов без вмешательства человеческой или божественной изобретательности. Важнейшим шагом в эволюционном процессе стало открытие молекулярной способности к самовоспроизведению. Эта ситуация произошла в случае одной такой молекулы по колоссальной случайности, какую можно только вообразить в кажущейся вечности эволюционного времени. Но однажды сформировавшись, этот оригинальный репликатор функционировал бы как образец или шаблон, из которого другие молекулы в «разогретом супе» воспроизводились бы как идентичные или взаимные копии. Работал ли оригинальный репликатор на основе плюса-к-плюсу, или, как его современный эквивалент - Молекула ДНК – использовал копирование на основе плюса-к-минусу, его появление принесло в мир совершенно новый порядок стабильности. До этого существовало бы бесконечное разнообразие органических форм, но с появлением репликатора всё это бы изменилось путём быстрого распространения его копии по всем морям. Таким образом, репликатор являлся исходным биологическим архетипом - первой структурой, из которой могли быть сделаны копии; и мы видим в репликаторе и его копиях исконное архетипичное качество, а именно, стабильность и постоянство. То, что приблизительно миллион различных видов, населяющих в настоящее время нашу планету, так преданно размножается, по-прежнему зависит от этого простого архетипичного устройства. В каждой клетке каждого живого организма существует весьма конкретный план, составленный последующей четверизацией веществ – аденина, нуклеотида, тимина, цитозина и гуанина - которые вместе производят гены. Объединенные в различные пары, эти примечательные соединения составляют язык, по средствам которого материя общается с материей в бесконечно обновляющемся чудесном явлении, которое мы называем жизнью. Как ступени винтовой лестницы, пара из нуклеотидов, связанная двумя спиралями сахарно-фосфатного саппорта, формируют «двойную спираль» каждой молекулы ДНК, и их последовательный порядок передаёт код, который определяет, как должна развиваться каждая клетка в организме, будь то горилла, капуста или инфузория. Уникальной особенностью этих молекул является копирование друг друга. Лестница разделяется пополам ровно на середине до самого низа, используя себя в качестве образца для создания новой молекулы, последовательных нуклеотидных пар, удваивающихся каждый раз при делении клетки. Архетипичное значение этой экстраординарной склонности не забыл и Фрэнсис Крик, который вместе с Джеймсом Уотсоном получил Нобелевскую премию за открытие структуры ДНК. В своей книге The Double Helix (1968) Уотсон описывает беседу в пабе, в которой Крик рассуждал о существовании «совершенного биологического принципа»: внезапно, он «выскочил оттуда с идеей, что совершенным биологическим принципом было самовоспроизведение гена - то есть, способность гена к точному копированию при удваивании числа хромосом во время клеточного деления». Работа этого «совершенного биологического принципа» гарантирует сохранение каждого вида, чьи особенности закодированы в генотипе. Сохранение генотипа зависит от сохранения материи, но с одним важным условием - то, что передано от поколения к поколению, является структурой, характерным моделированием материи: именно эта модель формирует воспроизводимый архетип вида. Одноклеточные организмы размножаются путём деления на двух новых особей, хромосомы просто расщепляются пополам. Большинство высших форм растительной и животной жизни, однако, поделились на мужских и женских особей и используют метод полового размножения, в результате чего ДНК, которую несет потомство, является производным наполовину от отца и наполовину от матери, таким образом достигая нового генетического синтеза с каждым поколением. После оплодотворения яйцеклетка начинает делиться, одна клетка становится двумя, эти две - четырьмя, и так далее, до тех пор, пока новый организм не будет завершён в каждой детали в строгом соответствии с требованиями генотипа. Развитие этого удивительного преобразования молекулярные биологи продолжают наблюдать. Кажется, что Молекула ДНК - мелкая система управления, координирующая действия ферментов и других биохимических веществ с помощью положительных и отрицательных реакций в соответствии с программой развития, заложенной в нуклеотидной последовательности. Генотип функционирует как «открытая программа»: например, эктодермальные клетки эмбриона могут преобразоваться в кожу, части глаза, в клетки головного или спинного мозга. Что определяет, какой из этих тканей станет эктодермальная клетка? Ответ, кажется, скрыт в цитоплазматических веществах, которые выработаны в районе затронутой клетки. Если Вы возьмете часть эктодермы, которой предназначено стать кожей, и поместить эту часть в область развивающегося глаза, то она утратит свои эпидермальные качества и станет глазной клеткой. Получается, что каждая клетка эктодермы обладает информацией, необходимой для формирования всех эктодермальных тканей (как выразился бы великий эмбриолог Spemann, их «потенциальная сила» больше их «потенциальной значимости»): то, какие из потенциальных программ фактически приведены в исполнение, зависит полностью от экологических влияний, которым подвергнута клетка. Все адаптивные процессы, будь то поведенческие или эмбриональные, вероятно функционируют в том же направлении. Система включает в себя генетические инструкции для всех программ, которые она способна выполнить: острые потребности жизни уже «распланированы», очевидной целью является целостность отдельного организма. Следуя к своему логическому завершению, основополагающая концепция Юнга выводит нас за границы биологии: его точка зрения на «психоидный» аспект архетипа была рассмотрена физиком Вольфгангом Паули, который видел в этом важный вклад в наше понимание «законов» природы. Для Паули психоидный архетип представлял своего рода «недостающее звено» между миром как объектом науки и разумом ученого, который этот объект изучает. Постулат Юнга был не просто «мостом к материи в целом», но и к «космическому порядку, независимому от нашего выбора и отличному от мира» (Паули 1955). Связь между физической реальностью, которую мы воспринимаем, и нашими познавательными формулировками относительно этой реальности «основана на том факте, что душа воспринимающего и то, что становится очевидным при восприятии, являются предметом к объективному размышлению». Архетипы, которые предопределяют наше восприятие и идеи, сами по себе являются продуктом объективного порядка, выходящего за рамки человеческого разума и внешнего мира. Таким образом, Паули вновь подтверждает первоначальную точку зрения Кеплера, что научное открытие продолжается на основе «соответствия» между наблюдениями за внешними явлениями и формами, изначально существующими в человеческой психике. Позиция в дальнейшем была развита Лоренцом в его предположении о том, что «наш познавательный аппарат соответствует реалиям», поскольку несёт на себе отпечаток или след («архетип») внешнего мира, к которому, в ходе развития, он тесным и особым способом адаптировался. По сути, Паули считал, что психолог и физик были заинтересованы дополнительным предметом поисков, мотивируя это тем, что исследование научных знаний, направленных вовне, должно сопровождаться исследованием этого знания, направленного внутрь. Упомянутый процесс ориентирован на подгонку нашего знания к внешним объектам; последние должны пролить свет на архетипические образы, используемые при создании наших научных теорий. Только посредством сочетания обоих этих направлений исследования может быть достигнуто полное понимание. Таким образом, Паули утверждал, что функция психоидного архетипа «как искомый мост между чувственным восприятием и идеями, и является, соответственно, важной предпосылкой даже для развития научной теории о природе». Видимый в этом свете, поэтому, архетипическая модель Юнга создаёт потенциальную основу не только для объединения биологических наук, но и (объединения) для науки в целом. Это инновационное расширение архетипичной гипотезы представляет собой значительный шаг вперед в направлении установления эпистемологических корней принципа индивидуации Юнга: это не просто процесс, ограниченный подвергающимся анализу пациентом, но эволюционный принцип, представленный всюду в природе; динамические возможности активны в клетках каждого организма, стремящегося к самозавершению. Четко различимые жизненные циклы всех живых систем демонстрируют существование автономной предрасположенности к движению вперёд по заданному курсу, который обеспечивает рост и активность организма в соответствии с архетипичными намерениями, закодированными в генах. Этот процесс индивидуации, «посредством которого всё живое становится тем, чем ему было предназначено стать с самого начала», заключал в себе фундаментальное значение жизни для Юнга. Конечной целью процесса, как для развития вида в целом, так и для развития отдельной личности, Юнг видел «осознание». Как только он предположил, что архетипичные структуры действовали у животных по тому же принципу что и у людей, 2 тем самым располагая эволюционной историей, Юнг перестал приписывать людям монополию на сознание. Он отклонил строго антропоцентрическое предубеждение, утверждавшее, что ментальный феномен принадлежит лишь человеку, и потому такой феномен, по определению, не может переживаться животными. Эта логика Шалтай-болтая закрыла нам глаза на очевидную истину, что сознание животных и сознание человека являются эволюционным продолжением одного и того же обстоятельства. Эдмунд Синнотт пробил брешь в этом чудовищном антропоцентрическом бастионе смелым переосмыслением разума, не с точки зрения человеческого понимания, а «независимо от того, что направляет развитие и деятельность организма к поставленным на протяжении его жизни целям» (1957). Синнотт рассмотрел протоплазму, «основной материал жизни», как систему, ориентированную на конкретные цели, чётко определенные геномом. В процессе эволюции был отмечен прогресс со стороны protoplasmic протоплазменных систем в развитии познавательной или «умственной» функции как все более и более действенного средства регулирования соответствующего адаптивного поведения. Иными словами, Синнотт понимал разум как исполнительный орган, который эволюционировал, чтобы скоординировать действия протоплазменных систем в обеспечении выживания, позволяя с большей вероятностью достигать своих врожденных целей. Разум и тело принадлежат единому источнику, лежащему в основе протоплазменной системы. Оба, с точки зрения Синнотта, «совпадают с самой жизнью во времени и пространстве»; или, как сказала бы Лангер, оба являются «фазами» одного и того же процесса. Для Синнотта такое «инстинктивное» поведение, продемонстрированное примером колибри, строящей своё гнездо, являло собой «тусклые зачатки разума». Этих крошечных птиц никогда не учили основам строительства гнезда, и все же они приступают к очень сложной задаче строительства своего первого дома подобно «человеку-ремесленнику, соизмеряющему стоящую перед ним задачу, пробуя разные способы, и в итоге достигая удовлетворительного решения» (1957). Строительство гнезда - форма скорректированного целью поведения, скрытого в структуре организма, и все же птицы ведут себя при строительстве так, как если бы они осознавали свои действия.3 Этот процесс Синнотт расценил как экстрасенсорный в элементарной форме, и привёл его в качестве примера примитивной психической деятельности, чётко связанной с функционированием органических структур – «тусклых зачатков разума». Ментальный опыт людей, по своей сути и происхождению, он рассматривал как эволюционное расширение таких действий. «В поведении протоплазменная цель достигает инстинкта, и с пробуждением сознания это приводит к мысли и более высоким элементам разума». В людях, в результате эволюции, «основной протоплазменный процесс, направленный на достижение цели» развил потенциал для широкого осознания своей собственной деятельности, и именно эта способность так глубоко взволновала Юнга. Именно Юнгу мы обязаны своим пониманием того, что мы можем самостоятельно чувствовать нашу собственную филогению как личное открытие: мы можем расширить сознание настолько, что можем творчески вмешаться в ситуацию, где филогения становится онтогенезом. Биология, археология и антропология предлагают объективное, научное описания эволюционного процесса: но в нашем личном онтологическом развитии мы, каждый из нас, можем поймать проблески этого процесса как субъективного мысленного опыта. По мере того, как архетипичные явления (основные «протоплазменные образцы») разворачивается в жизненном цикле человека, они в то же самое время предстают в сознании как архетипичные образы и идеи: символика, созданная таким образом, является не просто роскошью для совместного аналитического досуга, но неотъемлемым выражением «главной протоплазменной цели» в человечестве. Всеобщая архетипичная система - названная Юнгом «Самостью» - запрограммировала полный сценарий для каждой отдельной жизни. По ходу разворачивания сюжета появляются новые архетипичные мотивы, которые выражают определённые достижения. Большую часть времени мы мало обращаем внимания на этот внутренний театр, который не закроется до самого конца последнего акта, но иногда – случайно и чаще всего через анализ – кто-то вдруг обнаруживает себя на сцене этого театра частью представления. В такие моменты утверждается архетип, который преобразуется со сверхъестественной интенсивностью. _ Из книги Энтони Стивенса Перевод «Касталия»
https: //www.instagram.com/p/B2TNm0ZiMVJ/?utm_source=ig_web_button_share_sheet Вот на чем мандалы рисовать, наверное, кайфово. Встал утом, в песке покопался, класс же. Если у кого такой есть, пригласите попробовать?
Негативная Анима очень похожа на ведьму, искушающую мужчину остаться бессознательным, чтобы превратить его в камень, парализовав все его творческие устремления. Если мужчина одержим Анимой, то вместо выражения своих подлинных мыслей он может начать выражать свои мнения. Получается так, словно через него начинает говорить его Анима, которая проявляет себя так, словно у неё есть Анимус - то есть она выражает мнения независимо от фактов, отношений или логики. Если мужчина находится в таком состоянии, он начинает капризно спорить, и его мужская объективность совершенно теряется в море эмоций и иррациональных мнений, мешающих его взвешенному участию в дискуссии. Юнг отмечал, что "мужчины могут спорить совсем по-женски... если они одержимы Анимой, и таким образом превращаются в Анимус собственной Анимы. Джон Санфорд "Невидимые партнёры"
