Юнг и другие говорят...

"Тень следует сравнивать не со злом: более уместно сравнить ее с невостребованной жизнью... Осознание Тени делает нас более человечными и более интересными. Человек, скрывающий свою Тень, очень вежлив и обходителен, но совершенно не интересен.
Желание высвободить свои теневые импульсы, равно как и вытесненные творческие способности, признать их и позволить им выйти на поверхность — это необходимый шаг, ведущий к их интеграции. Весь материал, составляющий негативное содержание Тени: ярость, похоть, гнев и т. д. - при бессознательном отыгрывании может вызвать необратимые разрушительные последствия, но при сознательном одобрении и канализации приведет к открытию новых направлений развития и новых источников энергии".

Джеймс Холлис

 

Кошка первоначально появляется в Египте, где она когда-то считалась божественным животным. Там она была богиней музыки, сексуальности, жизненных удовольствий и женской фертильности. Кошка, в отличие от собаки, никогда не продавала свою душу человеку. У неё имеется своего рода эгоцентрический резерв. Кошка говорит: «Вы можете погладить меня, и вы можете служить мне», – но сама она никогда не становится твоим рабом. И если вы раздражаете её, она просто уходит от вас. В женских снах поэтому кошка зачастую – образ чего-то женственного, независимого и уверенного в себе, того, чего современным женщинам так часто не хватает. Вот почему кошка-богиня приходит в женских снах как положительная модель женского поведения. Это не брутальность; здесь не проявляются никакие мужские черты. Это женственность и, в то же время, прочность и верность себе. Кошка не очень добродушна, но очень верна себе.

(Мария Луиза Фон Франц "Путь сновидений")

 

О различении духов.

Чтобы выполнить эту задачу [задачу объединения противоположностей, задачу воплощения], человека вдохновляет Святой Дух так, что он может отождествить его со своим собственным разумом.
Есть даже серьёзный риск того, что он поверит в свою избранность,
и будет требовать от своих последователей, чтобы они следовали его доктринам. Для него было бы лучше отделить свой разум от тихого внутреннего голоса, от тех снов и фантазий, в которых проявлен божественный дух. Свой внутренний голос нужно слушать внимательно, разумно и критически. Probate spiritus [Испытывайте
духов], ибо голос, который вы слышите, состоит из смешанной божественности, из, как говорится в Деяниях Иоанна, правого и левого
потоков, противоположностей. Их необходимо разделит так, чтобы их позитивные и негативные аспекты стали ясно видны. Только так мы можем пойти по срединному пути и встать на срединную позицию. Такова задача, которая возложена на человека, и такова причина, из-за которой человек столь важен для Бога, что он сам решил вочеловечиться (1975b, §1662).
Ещё раз: когда Самость достигает сознания, она расщепляется на противоположности, на левый и правый поток. Это означает, что нужно очень внимательно прислушиваться к этому внутреннему голосу, так как он не является с табличкой на шее «Я — левый». Нужно осознавать, что всё смешано друг с другом. Латинское выражение “probate spiritus” — одно из самых любимых Юнгом, и его можно часто встретить в его трудах. Испытывайте духов. Это выражение взято из первого послания Иоанна, 4:1: «Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они».
Это означает, что надлежит критически воспринимать каждый порыв либидо, каждое устремление, каждую фантазию, которые появляются у нас. Их нужно соотносить с сознательным, критическим, эго. Несколько лет назад меня поразило одно событие, о котором я прочёл в газете. Шестнадцатилетний подросток подстерёг своих родителей, спрятавшись в кустах, и застрелил их обоих. Когда его спросили о причине, он ответил: «Бог велел мне так поступить». Этот парень не испытывал духов, которые говорили с ним. Возможно, если он впоследствии обратится к этому же голосу, весьма вероятно, что он скажет: «Глупец, ты воспринял символику буквально, и в этом твоя вина». Это очевидно, даже если ничего не знать о психологии подростков. Шестнадцатилетний убивает своих родителей. Очевидно, что его бессознательное сообщало ему, что пришло время избавиться от родительских фигур в его психе, чтобы он мог достичь большей независимости. Однако, бессознательное выражалось напрямую и
примитивно. В подростковом возрасте довольно часто встречаются сновидения подобного рода — о том, что родители умерли, или должны умереть тем или иным образом. Такое убийство — один из крайних примеров того, с чем мы встречаемся при общении с бессознательным. Нам всегда надлежит испытывать духов, а не просто наивно следовать их указаниям.
Эдвард Эдингер "Бог и бессознательное".

 

Для осуществления процесса индивидуации человек должен сознательно подчиниться силе подсознания, не размышляя о том, что следует, а что не следует делать, что правильно, а что неправильно, или что бывает или не бывает. Надо просто прислушаться к внутренней целостности — Самости, чтобы понять, как поступить в каждом конкретном случае. Наше отношение должно быть таким, как у горной сосны, о которой шла речь выше. Она не раздражается, когда её росту мешает камень, и не строит планов, как преодолеть это препятствие. Она просто стремится почувствовать, куда ей следует расти — левее или правее, вверх или вниз по склону. Подобно этому дереву, мы должны поддаться этому почти неразличимому, но заметно выделяющемуся из других импульсу, который возникает из стремления к неповторимости, к творческому самораскрытию. Это процесс, в котором мы непрерывно ищем и находим нечто пока никому не известное. Подсказки или направляющие стимулы исходят не от эго, а от целостной психики — Самости.

Карл Юнг "Человек и его символы"

 

Примерно тогда же — не помню точно, раньше или позже — мне приснился сон, который я запомнил первым из всех своих сновидений и который занимал меня всю жизнь. Мне было три или четыре года.

Дом священника стоял неподалеку от замка Лауфен; позади усадьбы пономаря расстилался обширный луг. Во сне я находился на этом лугу. Внезапно я обнаружил темную, прямоугольную, вымощенную камнями яму, которой прежде никогда не видел. Я быстро подбежал и заглянул в нее. Потом я увидел каменные ступеньки и после некоторого колебания робко сошел по ним в яму. Внизу находились ворота, обрамленные полукруглой аркой и завешенные зеленым занавесом. Это был большой, тяжелый, пышный занавес из узорчатой парчи.

Охваченный любопытством, я отодвинул его в сторону и увидел перед собой освещенную неясным светом прямоугольную комнату длиной около десяти метров, с крутым сводом из резного камня. Пол был вымощен каменными плитами; в центре комнаты имелось небольшое возвышение, к которому от входа вела красная ковровая дорожка. На возвышении красовался необыкновенно богатый и пышный золотой трон. На сиденье, кажется, лежала красная подушка. Трон был великолепен, настоящий королевский трон из волшебной сказки. На нем что-то стояло; поначалу я подумал, что это ствол дерева. Этот огромный предмет доходил почти до потолка. Его высота достигала пяти метров, а толщина — по меньшей мере полуметра. Но форма предмета была необычна: он был сделан из кожи и обнаженной плоти, а наверху у него было подобие головы без лица и волос. На самой макушке находился один-единственный глаз, неподвижно уставившийся вверх.

В комнате, несмотря на отсутствие окон или иного видимого источника света, было достаточно светло. «Голову», однако же, окружало какое-то сияние. Предмет не шевелился, но у меня было чувство, что он может в любой момент сползти с трона и пресмыкаясь, словно червь, двинуться ко мне. Я оцепенел от ужаса и в ту же минуту услышал доносившийся откуда-то снаружи и сверху голос матери: «Да, ты только посмотри на него! Это пожиратель людей!» Я проснулся в холодном поту, дрожа от ужаса, и еще много вечеров подряд ложился в постель в страхе, что мне может еще раз присниться нечто подобное.

Этот сон преследовал меня много лет. Лишь значительно позже я осознал, что привидевшийся мне образ был не чем иным, как фаллосом, а спустя десятилетия понял, что это был ритуальный фаллос. Я никогда не мог сообразить в точности, что именно хотела сказать моя мать: «это пожиратель людей» или «это пожиратель людей». В первом случае сказанное означало бы, что пожирателем детей является не «Господь Иисус» или иезуит, а фаллос; во втором случае фаллосу было бы приписано значение общего символа «пожирателя людей», то есть темный «Господь Иисус», иезуит и фаллос оказались бы тождественны друг другу.

Об абстрактном значении фаллоса свидетельствует то, что он пребывает на троне сам по себе, «итифаллически» (от греческого iQvo — вертикально, стойком). Яма на лугу представляла собой, вероятно, могилу — подземный храм, чей зеленый занавес напоминал о луговой траве и, значит, о тайне Земли с ее зеленым растительным покровом. Ковер был кроваво-красного цвета. А что же свод? Не успел ли я к тому времени побывать в Муноте, цитадели Шаффхаузена? Вряд ли, потому что никто не стал бы брать туда с собой трехлетнего ребенка. Значит, в данном случае память ни при чем. Я также не знаю, откуда мог мне явиться анатомически правильный образ фаллоса. Интерпретация orificium urethrae как глаза, с явственно различимым свечением над ним, указывает на этимологию слова «фаллос» (фаХоа — сияющий, светящийся).

Как бы то ни было, фаллос из этого сна кажется подземным богом, чье имя «нельзя назвать»; таким он оставался в течение всей моей юности, неизменно обнаруживая себя, как только кто-нибудь слишком настойчиво заговаривал при мне об Иисусе Христе. «Господь Иисус» так никогда и не стал для меня по- настоящему реальным, по-настоящему приемлемым, по-настоящему привлекательным существом, потому что я вновь и вновь задумывался о его подземном двойнике, страшном откровении, явившемся мне помимо моего желания.

Фигура «переодетого» иезуита отбросила тень на христианскую доктрину, которой меня столь усердно обучали. Часто доктрина эта казалась мне торжественным маскарадом, чем-то вроде похорон, во время которых скорбящие надевают на себя серьезные или печальные личины, но через мгновение разражаются тайным смехом и на самом деле вовсе не испытывают скорбных чувств. «Господь Иисус» казался мне в некотором роде богом смерти; правда, он приносил определенную пользу, поскольку разгонял ужасы ночи, но сам по себе он был жутким, кровавым распятым трупом. Я втайне сомневался в его любви и доброте — главным образом потому, что люди, чаще других рассуждавшие о «дорогом Господе Иисусе», носили черные сюртуки и блестящие черные ботинки, напоминавшие мне о похоронах. Это были коллеги моего отца, а также восемь моих дядей-пасторов. Долгие годы они внушали мне страх; но еще больше я боялся редких католических священников, напоминавших мне о том жутком иезуите, который возмутил и даже встревожил моего отца.

Позже, вплоть до конфирмации, я делал все, чтобы заставить себя усвоить требуемое положительное отношение к Христу. Но мне так никогда и не удалось преодолеть тайное недоверие.

И в сновидении важнее всего была замечательная символическая атмосфера и поразительное истолкование — «это пожиратель людей»; не образ великана-людоеда из детских сказок, а понимание, что именно это — пожиратель людей, что именно он сидит на золотом троне под землей. Согласно моим детским представлениям, на золотом троне сидел прежде всего король, а на значительно более красивом, более высоком и более золотом троне далеко в голубом небе сидели Бог и Господь Иисус в золотых венцах и белых одеждах. Но ведь и «иезуит» в черном женском платье и широкополой черной шляпе, спускаясь по склону лесистого холма, шел от того же Господа Иисуса.

Во сне я спустился в яму и обнаружил на золотом троне нечто абсолютно чуждое, нечто нечеловеческое и принадлежащее подземному миру, неподвижно глядящее вверх и питающееся человеческой плотью.

Лишь спустя пятьдесят лет мне довелось ознакомиться с одной научной работой, где речь шла о мотиве каннибализма, лежащем в основе символики Тайной Вечери. Только тогда мне стало ясно, до какой степени недетской, утонченной, даже сверхутонченной была мысль, прорвавшаяся в мое сознание благодаря этим двум переживаниям.

Кто говорил во мне? Чей дух внушил мне эти переживания? Действию какого высшего разума я обязан их появлением?
Кто заговорил со мной тогда? Кто говорил о вещах, далеко выходивших за пределы моих познаний?

К. Г. Юнг.

 

Интерпретация сна – это не то, что можно сделать в одиночку и лишь рациональными усилиями. Человек зависит от «кусочков» помощи бессознательного, от догадок, поступающих из бессознательного. Искусство толкования сновидений состоит в нащупывании правильного пути, в прицеливании и попадании в цель, когда у сновидца внутри что-то «щёлкает». Когда кто-то обсуждает сны с другими людьми, и все они высказывают различные теории о том, что сон может означать, сновидец имеет чувство: «Да, это может означать это, а это может означать и то». И затем вдруг кто-то говорит что-то такое, что «бьёт в цель». И сновидец чувствует: «Вот оно! Теперь я чувствую, что это оно!» Вот когда валун падает с неба.

Всегда, когда при толковании снов других людей моё бессознательное не даёт мне верных предчувствий, я ощущаю растерянность. Я могу заикаться, запинаться непрестанно, но бессознательное, слава богу, очень заинтересовано в понимании человеком сновидений и, как правило, помогает попасть в цель. Но это действительно акт благодати, которая падает с неба.

(Мария Луиза Фон Франц "Путь сновидений")

 

Гермес и Дионис — фаллические боги, но они не являются подлинно инстинктивными, как бог войны Арес-Марс, у которого нет отца и который полностью возникает из мира матери. В их сексуальном любопытстве и невоздержанности есть что-то странно холодное и отстранённое, как будто реальная проблема заключается не в чувственном удовлетворении, а в погоне за чем-то бесплотным, спроецированным на желаемый физический объект. Литературные фигуры, такие как Дон Жуан и ему подобные, также имеют отношение к пуэру: хотя, на первый взгляд, они лишь безудержные преследователи телесных удовольствий, при более внимательном рассмотрении оказывается, что на самом деле ими движет стремление к великой любви, природа которой не может быть найдена в теле. И снова мы видим, как пуэр может проявляться в поведении человека. Пуэр в образе Дон Жуана, безусловно, эротичен в том смысле, что он всегда стремится к отношениям, и женщины его любят. Однако он также не способен к отношениям, потому что если он когда-либо полностью посвятит себя переживанию тела, то попадёт в ловушку мира форм, и поиск бессмертия будет утрачен. Я думаю, именно поэтому, когда пуэр доминирует в психологии индивидуума, часто возникает паттерн интенсивной эротической фантазии, которая приводит к разочарованию при обретении реального физического партнёра. В конце концов, то, к чему в действительности стремится пуэр, — это не секс.

Г. Саспортас, Л. Грин, Семинары по психологической астрологии, т.1.

 

Аристотель считал, что театр и литература могут очистить переполненную и запутавшуюся душу. Поход в театр или в кино может быть формой катарсиса, но рассказывание историй о вашем собственном опыте также может обновлять и очищать. Психотерапия по сути своей – это процесс, в котором один человек рассказывает историю, а второй внимательно его слушает. Обычный разговор также полон историй, которые играют главную роль в развитии представления о жизни. Повторяющийся рассказ постепенно помогает нам собрать воедино все кусочки жизненного опыта и найти их взаимосвязь друг с другом.

Не только тот, кто слушает историю, но и тот, кто ее рассказывает, проходит через катарсис в процессе рассказа. Если вы сможете найти подходящие слова и стиль для вашей истории, вы сможете ощутить очищение благодаря ей. История того, через что вы проходите, придает вашему опыту форму, помещает ее вне вас для того, чтобы вы и другие могли подумать о ней, и дарит эстетическое удовольствие, которое мы всегда испытываем при прочтении хорошей истории. Будь это литературный рассказ или простой отчет о жизненном опыте, хорошая история нуждается в определенной ясности, которая приходит из честности и желания отказаться от отговорок, протестов и оправданий.

(Томас Мур "Темная ночь души")

 

Настоящая опасность заключается в том, что вас может разрушить не только зло, но и добро тоже. Образы наверху слишком большие, так что когда вы отождествляетесь с ними, то получаете инфляцию и разрушаетесь так же, как вас разрушают дьяволы. Неважно, откуда это идёт, со стороны добра или зла, вы всё равно разрушаетесь. Но, конечно, с практической точки зрения разница огромная. Лучше всего быть не слишком хорошим и не слишком плохим, и хуже всего быть разрушенным инфляцией, потерять собственные пропорции. Так что ныне люди говорят, что неважно, плохо это или непристойно, важно, что это дурной вкус — утрата чувства меры. Добродетельный герой может быть таким же неприятным, как и тот, кто подвержен самым разным порокам, с такими людьми рядом вам не по себе. В одном случае безвкусно быть с порочными людьми, а в другом человек страдает от чувства неполноценности, которое тоже неприятно, так что лучше избегать крайностей. Идея о том, что правильная мера вещей — это высший этический принцип, несколько раз появлялась в истории мира, ведь можно так же мало избегать дурного, как и хорошего; так что возьмите должную меру того и другого и получите более или менее целостного человека.

К.Г. Юнг - Видения

 

Юнг говорил, что невроз – это жизнь, направленная на избегание подлинного страдания.
Невроз никак не связан с неврологией, невроз есть внутренний раскол.
Подлинное страдание означает возрождение старых тревог и страхов и отказ от регрессивных защитных механизмов, приводящее к переживанию истины.
Все мы околдованы этими призраками и наваждениями, которые возвращают нас в детство.
Начиная с ними бороться, мы перестаем чувствовать вину за предательство своих внутренних ценностей.
Однажды осознав призрачные навязчивости вины, мы больше не будем под них прогибаться.
Тем не менее мы должны сохранять способность чувствовать вину.
Без этого дара, этого необходимого балласта, мы можем далеко унестись в облака нарциссизма и наивности.
Вина способна раздавить, уничтожить, но она же способна и развить более дифференцированное сознание.
Вот, что написал об этом Юнг: «Человек виновный… избран родильным местом прогрессирующего воплощения, – а не человек безгрешный, уклоняющийся от мира и не приносящий дани жизни: в таком темный Бог не найдет себе места». Человек без вины либо совсем незрелый в своем развитии, либо никогда не жил по-настоящему, а значит, не имеет ни малейшего шанса причаститься процессу воплощения.
Джеймс Холлис.
Призраки вокруг нас

 

На границе между растительным и животным царством, которыми правит Великая Мать, живет пчела. Наряду с молоком, её мед в древние времена подносился как жертва богине земли. В противоположность кровавому символизму смерти в животном мире, она является любимицей Великой Матери, как нечто вроде посредника между растением и животным.

Бахофен описывает связь между ульем и его Царицей-Матерью в противоположность ко многим и «чужим» отцам-трутням и завершает резюмированием символического значения пчелы:

«Это делает улей совершенным прототипом первого человеческого общества, основанного на ганекократии или материнстве, что мы находим среди названных народов. Аристотель даже ставит пчел выше человека того первого периода, поскольку в них гораздо совершеннее и четче, чем среди людей, выражен великий закон природы. Пчелу верно рассматривали как символ женского могущества природы- Ее, прежде всего, связывали с Деметрой, Артемидой и Персефоной. Здесь она символизировала землю, ее материнство, ее неустанность, занятость искусным творением и выражала деметрическую душу земли в ее высшей чистоте. Ее связь со всеми физически воспринятым материнством была выражена в обычае, записанном Гераклидом. В сиракузских Тесмофориях участники несли печения, сделанные из меда и кунжута в форме женского полового органа. В своей монографии; о пчелах Мензель проводит уместную параллель между этим обычаем и индийским обрядом обмазывания женских гениталий медом на свадебном празднестве. В германии Медоносный цветок мелисса называется mutterkraut, «материнская трава» VI назначается при женском половом нездоровье
Пчелы выражают свое материнство и как няньки, питающие новорожденного Зевса медом. Этот чистейший продукт органичес¬кой природы, в котором так тесно сплелись животный и растительный продукт, также является чистейшей пищей для матерей. Он использовался ранним человечеством, и к нему же возвращались жрецы, пифагорейцы, Мелхиседек, Иоанн Креститель, Мед и молоко принадлежат к материнству, а вино к мужскому дионическому началу».

Среди пчел, как очень часто случается среди зверей и людей; матриархальное материнство принимает характер «ужасного» в своем отношении к мужчинам; ведь после сочетания трутень-муж и все остальные трутни уничтожаются как чужаки женской группой, населяющей улей.
Улей - это атрибут Великой Богини Деметры-Цереры-Спеис. Но пчела также ассоциируется с луной: жриц лунной богини называли «пчелами» (Рис. 58), и считалось, что весь мед происходит из луны, из улья, пчелы которого - звезды.

Мед - это жизненно важное вещество, совершенное питание растительной матери, но и у него есть смертельный символизм. Бахофен указывает на связь между погребением Главка в меде и матриархальным началом в Ликии, и эта тема была развита современным автором. Сосуд смерти с его матерински питающим медом - это инструмент медовой смерти, бальзамирования медом. « "Пасть в медовый кувшин" следует отождествлять с "умереть" ». Обычай погребения мертвых в огромном кувшине известен нам из до-эллинистической Малой Азии (3500-1750 гг. до н.э.), и использование меда в культе мертвых и бальзамирование также было широко распространено.

Эрих Нойманн "Великая Мать"

 

«До тех пор пока Самость остается на бессознательном уровне, она соответствует фрейдовскому Сверх-Я и служит источником постоянных моральных конфликтов.
Когда же она оттягивается из проекций, то есть перестает быть мнением других людей, тогда человек осознает, что он сам себе хозяин, что только сам он и может сказать себе и „да“, и „нет“.
Тогда Самость функционирует в качестве unio oppositorum и составляет наиболее непосредственный опыт божественного, какой только можно представить себе с психологической точки зрения»

Карл Густав Юнг

 

Юнг однажды заметил, что каждый психотерапевт должен задаться следующим вопросом: какой миссии этот человек пытается избежать с помощью своего невроза?
Рано или поздно необходимый способ исцеления станет ясен. Нам не избежать «прохождения».
Ведь пройти означает понять, что все то, что мы отрицали, не осознавали, не воспринимали всерьез, ждет нас, требует проработки и пресуществления.
В своей книге «Душевные омуты» я писал, что каждый омут для нас – это переживание необходимости выполнения некоей миссии, когда мы сбрасываем роль пассивной жертвы и начинаем осознанно шагать по предначертанному пути, оставив позади все старое, все сказки про белого бычка.
Или, как выразился поэт Джерард Мэнли Хопкинс, мы должны постоянно быть «в испарине собственной самости».

Джеймс Холлис
Призраки вокруг нас

 

Из всех величайших первооткрывателей психики только Юнг по-настоящему понимал, что за всеми нашими устремлениями, как за всеми патологиями, стоит глубокая и отчаянная потребность в обретении смысла и репликативная симптоматика, отражающая упрямое нежелание психики довольствоваться поддельным богами наших дней.
Юнг утверждал, что невроз представляет собой неподлинное страдание.
Отличие лишь в том, что такое страдание устремлено к призрачным мечтам, фантастическим иллюзиям и легкодоступным суррогатам.
Не сомневайтесь, психика не даст себя обмануть, и она всегда даст сигнал (главное – желание слышать).
Именно поэтому сегодняшний западный мир, погруженный в невиданное историей материальное благополучие, населен беспокойными, неудовлетворенными и страждущими людьми.
Подавляющее большинство наших современников признают либо парадигму медицины, либо старые модели церковного догматизма.
Могут ли рецепты и избитые фразы в самом деле помочь? Пациент выбирает либо доктора, либо священника, но

оба… оказываются беспомощными… даже если ясно, в чем причина болезни: у него нет любви, только сексуальность; нет веры, потому что он не хочет идти на ощупь в потемках; нет надежды, потому что он разочаровался в мире и в жизни; нет понимания, потому что он не смог уразуметь смысла собственного существования.

Вслушаемся еще раз в последнюю фразу: «…потому что он не смог уразуметь смысла собственного существования».
А откуда взяться этому смыслу: от внешнего авторитета, из традиционных формул, которые уже не могут быть приложены к пестрому постсовременному миру, из чьего-то искреннего мнения?
Как сильно мы удалились от своих внутренних ресурсов, от нашего эксперимента с прокладыванием этого чудесного и пугающего, но собственного пути!
Этот вакуум быстро заполняется массовыми идеологиями и разного рода «обезболивающими привычками», ведь мы не терпим двусмысленности и неопределенности.
Мы позабыли слова наших святых, мистиков и пророков: если ты умеешь ждать, то тьма вскоре осветится; если слушать тишину, она вскоре заговорит.
Мы смотрим на других, чтобы выправить себя, но они подводят нас, ведь мы так многого от них ждем, ведь сами они пока еще сломлены.
И мы всегда забываем о собственных ресурсах.
Не удивительно, что нам так трудно полюбить других, ведь мы не способны по-настоящему полюбить самих себя (не нарциссически).

Джеймс Холлис
Призраки вокруг нас

 

Снова и снова я встречаю хороших людей, страдающих от одного и того же недомогания, желающих изменить свою жизнь.
У них все в порядке с работой, с семьей, с жизнью… но – нет.
Любые призывы к борьбе наталкиваются на такие слова: «Ничего не поделаешь, я такой, какой я есть», «Я уже слишком стар, чтобы меняться», «Дети нас не поймут», «Мне уже скоро на пенсию». И тому подобное.
И все эти «факты» внешней жизни действительно имеют место, но в психологическом плане они не имеют веса.
Рано или поздно внутри комплекса будет найдена истинная причина, аффективно заряженная идея, стоящая на пути роста и развития.
Если мы устраним внешний заслон, то под ним увидим свою беспомощность, укорененную глубоко в истории идею, увещевание, из-за которого мы застряли, застыли в мертвом равновесии.
Как мы знаем, жизнь гораздо более могущественна и упряма, чем мы можем представить, но нам все равно необходимо высветиться, принять вызов.
Людей останавливает не недостаток желания, потому что желание всегда есть внутри нас (хотя порой мы его и подавляем), оно есть двигатель нашей жизни.
Нашу душу сдавливает осьминог, удав навязчивых историй. Откуда берутся эти чудища?
Откуда они черпают силы?
Их породило наше детское осознание своего бессилия пред лицом сил внешнего мира.
Кто-то скажет, что дела прошлого не могут быть причиной нынешнего состояния, но откуда же тогда берутся эти модели беспомощности и бездействия?
По какой еще причине умный взрослый человек может так застревать, так вредить себе?
Произносящий слова «Я застрял и не могу двигаться дальше» всегда находится в тисках некоего психического механизма. Там, на нижних плоскогорьях нашей истории, лежит ужас быть покинутым, страх перед неодобрением, необходимость в поддержке.
Там же живет и страх перед агрессивными силам, которые способны ранить, а иногда и погубить.
Однако под огромным весом вечно воспроизводящегося прошлого продолжает течь жизненная сила.
Ведь у нас есть желание – двигатель жизни.
Оно может быть беспорядочным, но в желании всегда есть зародыш роста и развития, принятия полноты жизни.
Именно туда мы должны попасть и высвободить свою истинную жизнь, избавившись от призраков.

Джеймс Холлис.
Призраки вокруг нас

 

Это правда, что общество придает большое значение прежде всего тому, что сделано, но в конце концов, благое дело дурных рук имеет тоже печальные последствия.
Никто дальновидный не позволит себе обмануться благим делом дурного человека больше, чем неправильным поступком человека порядочного.
Следовательно, психотерапевт должен фиксировать свое внимание не на том, что сделано, а на том, как оно сделано, потому что этим определяется весь характер исполнителя.
Зло нуждается в том, чтобы над ним размышляли в той же степени, что и добро, потому что добро и зло - это идеальные продолжения и абстракции действий, и оба принадлежат к светотеням жизни.
В конечном счете, нет добра, которое не могло бы породить зло и нет зла, которое не могло бы породить добро.

Карл Густав Юнг
"Психология и алхимия"

 

Восточный и Романтический способы рассмотрения внутренней пустоты предполагают, что каждая пустота имеет свою индивидуальную форму и содержится совершенно особым образом.
Твоя пустота — это не моя пустота, а ее — совсем другая.
То, как человек удерживает свои лакуны, уже является откровением того, что удерживается.
Общие термины, упрощенная диагностика — заброшенность, потребность, кризис идентичности, низкая самооценка, депрессивное настроение, зависимость, мазохистская беспомощность — не могут адекватно описать, не говоря уже о том, чтобы понять силу пустоты.
Поскольку наша коллективная западная натура ненавидит вакуум, мы готовы заполнить пустоту чем угодно, от нездоровой пищи до нежелательной самопомощи, от напитков и покупок и новизны игр и гаджетов до сочувствия родственных душ или просто бесконечных слез. Алхимия, однако, предполагает, что эти ощущения пустоты являются признаками формирования сосуда.
Пустота создает определенную форму.
Возможно, несколько сосудов.
Способы содержания.
Способы измерения.
Способы дифференциации.
Реальность психики пробивает себе дорогу в жизнь и перестраивает ее с помощью чувства пустоты.
Иногда пустоту можно обнаружить физически.
Прямо здесь, в моем животе; прямо за сердцем я чувствую головокружение.
Иногда она появляется в виде падения сквозь пространство во сне, выбоины, темной пещеры, огромного пустого вестибюля, яйцевидного объекта.
До тех пор, пока мы не приписываем формирующую силу содержимому сосуда, мы будем продолжать читать его функцию только с одной точки зрения.
В кувшине — вода, в вазе — цветы, в корзине — фрукты. Пустота внутри — это просто вместилище; вода, цветы, фрукты — вот что имеет значение.
Обратное чтение говорит, что кувшин увлажняется, ваза цветет, корзина плодоносит.
Мастера живописи в Голландии и Франции в XIX веке показывала маки, ирисы и розы, груши, яблоки и виноград, выходящие из пустоты своих вместилищ, пустота как источник красоты.
Если вы посмотрите на вазы с цветами, корзины и тарелки, на которых лежат фрукты, то увидите, что каждый из этих сосудов является проявлением определенной формы, цвета и текстуры, и они присущи тому, что они показывают.
«Если бы Бог не дал нам сосуд, то другие его дары были бы бесполезны».
Джеймс Хиллман. Алхимическая психология