Десять правил Сальвадора Дали для того, кто хочет стать художником 1.Художник, лучше быть богатым, чем бедным, поэтому учись делать так, чтобы твоя кисть рождала золото и драгоценные камни. 2.Не бойся совершенства: ты его никогда не достигнешь! 3.Научись, прежде всего, рисовать и писать как старые мастера. Потом можешь делать что хочешь, и каждый будет тебя уважать. 4.Не запускай свои глаза, свою руку, свой мозг. Они тебе понадобятся, если ты станешь живописцем. 5.Если ты принадлежишь к тем, кто считает, что современное искусство превзошло Вернера и Рафаэля, не читай эту книгу, пребывай и дальше в своем блаженном идиотизме. 6.Не плюй на свою живопись, ибо, когда ты умрешь, твоя живопись может плюнуть на тебя. 7.В праздности не бывает шедевров. 8.Живописец, ПИШИ! 9.Живописец, не пей спиртного и не пробуй гашиш более пяти раз в жизни. 10.Если живопись не любит тебя, твоя любовь к ней не поможет.
Сам автор не всегда следовал своим принципам-в конце жизни просто продавал чистые листы со своей подписью-теперь никто не уверен что некоторые работы принадлежат ему. Больше известен своим эпатажем-не любил отца и как-то даже отослал ему в письме свою сперму с запиской "Больше я тебе ничего не должен". SURRRRRRRRRRRRRRREALISSSSSSSMO !
О да!!!!!!!! Эпатажа было предостаточно. Не завидую я людям, которые лично с ним общались. Это общение было непредсказуемо. Рассказывают, как он закидал светское общество тортами. Причем это не было экспромтом. Он дома перед приемом тренировался!!! «- Дон Сальвадор, на сцену! - Дон Сальвадор всегда на сцене!» Чистые листы тоже эпатаж. «Каков я на самом деле, знают считанные единицы». Не простил бы народ столько чудачеств, если бы не было у Дали гениальных творений в живописи. А к работе он относился ОЧЕНЬ серьезно. Эти правила он написал, потому что следовал им сам. Тому масса подтверждений. «Какую бы чушь ты не нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды». Посмотрите его картины. Непременно найдете то, что восхитит именно Вас!
«Мне тридцать шесть лет. Сегодня, 30 июля 1941 года – день в день, как обещал издателю, - я кончаю книгу. Я стою голый у себя в комнате, смотрюсь в большое зеркало и вижу: волосы мои все еще черны как смоль; ноги еще не обезображены стигматами мозолей; я почти не переменился со времен моей юности, разве что слегка нарастил живот. Я не собираюсь ехать в Китай, не собираюсь разводиться, не помышляю о самоубийстве и в мыслях не держу кидаться в пропасть, вцепившись в плаценту шелкового парашюта в надежде родиться заново; я не намерен ни драться на дуэли, ни вызывать, кого бы то ни было, даже будь на то причины. Хочу я немного: любить жену свою Галу и – стареть. А это трудно, хотя неизбежно и мало кому желанно. Да и ты, Европа, как я погляжу, постарела – ничто не проходит даром… В детстве я был злым, злым я рос и до сих пор еще страдаю. Но вот уже год, как я чувствую, что начинаю любить ту, на ком женат уже седьмой год, и даже, кажется, уже люблю ее так, как велит римско-католическая церковь. То есть согласно католическому определению любви, которое дал мне Унамуно: «Если у твоей жены болит левая коленка, ты тоже чувствуешь боль и тоже в левой коленке». Я кончаю длинную книгу о тайнах своего бытия. Право говорить дала мне жизнь, которую я прожил, моя жизнь – и ничто другое. Во мне воплотилась, причем самым впечатляющим образом, послевоенная Европа – все ее трагедии, все фарсы и опыты ставились и надо мной, я играл во всех спектаклях. Главное действующее лицо сюрреалистической революции, я своими глазами видел все, что вытворяли диалектический материализм и философствующий национал-социализм, взлелеявший кровавый миф о расе. Я долго изучал теологию. Мне случалось кидаться в крайности, и всякий раз я платил за ошибку по самой высокой цене черной монетой моего пота и страсти. Во что только не кидался я с истинно испанским фанатизмом! Какие только теории (естественно, взаимоисключающие) не разводил! Но никогда, вы слышите, никогда мне и в голову не приходило вступить в какую бы то ни было партию. Так неужели я ввяжусь в это дело сейчас, когда религия поглотила политику?! Уже давно, примерно с 1929 года, я изучаю важнейшие научные открытия последнего столетия, не претендуя, конечно, на тонкости, обусловленные кошмарными, свойственными всякой науке узостью и замкнутостью. Но в смысле научных достижений я прекрасно разобрался. И понял, что никакие философские, художественные, математические и естественнонаучные открытия, равно как и нравственные установления современности не противоречат религии. Мало того – окна в храме точных наук распахнуты небу. Небо… Это его я искал, изо дня в день раздирая крепкую, призрачную, сатанинскую плоть моей жизни. И когда тыкал костылем в изъеденного червями, загнившего ежа, я искал – небо. И когда клонился над черной бездной. Тогда и всегда. Но где же оно, небо? Что оно такое? Небо не над нами и не под нами, не слева и не справа. Небо – в сердце человека, если оно верует. А я не верю и боюсь, что так и умру, не увидев неба. Сальвадор Дали Хэмптон Менор. Два часа ночи». Из книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим».
И понял, что никакие философские, художественные, математические и естественнонаучные открытия, равно как и нравственные установления современности не противоречат религии. Мало того – окна в храме точных наук распахнуты небу. Класс! Окна в храме естественных наук тоже распахнуты небу
Я всегда говорил – мед слаще крови. А не наоборот! Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго. А я предавался этому занятию всякий день и час. У меня был девиз: главное – пусть о Дали говорят. На худой конец пусть говорят хорошо. Дали сумасшедший? Скажите лучше, что люди по большей части такие, как вы, и не такие, как я. Я не сумасшедший, я художник. Великие психологи и те не могли понять, где кончается гениальность и начинается безумие. Играя в гениальность, гением не станешь, разве что заиграешься. Обожаю умных врагов. Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава Богу, врагов хватало. Я не ищу, я нахожу. Узнав о том, что Сервантес, прославивший Испанию «Дон Кихотом», умер нищим и вдобавок в тюрьме, равно как и Колумб, открывший Новый Свет, я твердо решил, во-первых, отсидеть в тюрьме как можно раньше (что и было сделано) и, во-вторых, разбогатеть сверх всякой меры (что также было исполнено). Если бы я не встретил Галлу, я бы кончил свой век в конуре, в отрепьях, изъеденный вшами… Ни излишек денег, ни излишек славы никогда – вы слышите, никогда! – не наводили меня на мысль о самоубийстве. Скажу больше: и то, и другое меня вполне устраивает. По мне богатеть не унизительно, унизительно умереть под забором. Я испанец, монархист и анархист. Я убежденный противник общества потребления. И потому выражаю ему презрение самым действенным способом: вытрясаю как можно больше денег, дабы распорядиться ими по своему усмотрению. Первый из великих художников я стал работать на потребу публики. Но пример мне показал Эйнштейн. Когда его пригласили на какое-то торжество, гений спросил: « А сколько мне заплатят за то, что я пойду?» Вот образец безукоризненной логики. Революция как таковая меня вообще не интересует, потому что обычно завершается ничем, если не оказывается прямой противоположностью тому, что прежде провозглашала. Прежде всего, замечу, что я противник свобод. Потому что всякая новая форма рождается вследствие какой-либо системы ограничений. Не свобода, а Инквизиция рождает шедевры. Герой, если он настоящий герой, всегда сам по себе. Одно дело герой, другое - слуга. Произведение искусства не пробуждает во мне никаких чувств. Глядя на шедевр я прихожу в экстаз от того, чему могу научиться. Мне и в голову не приходит растекаться в умилении. Коко Шанель говорила мне: «Человек-легенда обречен растворить себя в мифе – и тем освятить и укрепить миф». Сама она так и поступила. Выдумала себе все-семью, биографию, дату рождения и даже имя. -Скажите, Вы когда-нибудь расстанетесь с маской? -Надеюсь, что нет. Даже когда буду умирать. В особенности, когда буду умирать. Потому я все наперед продумал и предусмотрел. Я, видимо, велю себя заморозить до лучших времен, а это всем маскам маска. Никто не будет знать, жив я на самом деле или мертв. Обычно думают, что дурной вкус не может породить ничего стоящего. Напрасно. Бесплоден именно хороший вкус – для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса. Возьмите французов – из-за хорошего вкуса они совершенно разленились. Я испытал влияние и греческой и финикийской культур. Ведь и Гауди – это греческий отголосок. Он хотел возвести Парфенон, а получилась каменоломня. Солнечный луч проникает сквозь цветные стекла, но мир Фрейда страшен: темень вывернутая наружу. Пикассо занимает исключительно уродство, меня же больше интересует красота. Больше всего на свете я презираю Родена, который изваял этого «Мыслителя». В такой позе не то что мыслить, даже гадить неудобно. Два изгнанника вызвали во мне восхищение, доходящее до фанатического обожания, - Фрейд и Эйнштейн. Я уже упоминал, что череп Фрейда похож на панцирь улитки, и чтобы уяснить его мысль приходится выковыривать ее из этой пещеры иголочкой. Да поосторожней! Уж очень тонка ниточка. Оборвется – и останешься с обрывком. Большинство ими и пробавляется. С каким энтузиазмом я погружался в психоанализ! Но лишь за тем, чтобы лелеять свои комплексы. У меня и в мыслях не было от них избавляться. Увидел – и запало в душу, и через кисть полилось на холст. Это живопись. И то же самое – любовь. Ошибка – от Бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять ее, проникнуться ее смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение. Если ты способен на жестокость, значит, способен и работать. Не старайся идти в ногу со временем, от времени никуда не денешься. Все мы- что бы ни вытворяли – поневоле современны. Подчинись тому, чему не обязан подчиняться! Пришло время понять ,что реальность, познаваемая наукой и разумом, это еще не вся реальность. И мало того, нам придется осознать, что она куда иллюзорнее сна. Сон существует только тогда, когда дух бодрствует. Реальность – всего-навсего следствие спячки разума, симптом амнезии и не более того. Истинная реальность заключена внутри нас; каждый проецирует ее на мир посредством своей – уникальной паранойи. Именно ею, паранойей, мы отвечаем вселенной, отягчающей, или, вернее, тяготящей нас. Таков наш ответ мировой пустоте. Паранойя, таким образом, свидетельствует о самодостаточности человека. Пора кончать с автоматическим письмом, нужен стиль, пора кончать с нигилизмом, нужна техника, нужна вера, а не скептицизм, отбор, а не мешанина, личность, а не масса, и еще нужна иерархия. Не эксперимент нужен, а Традиция. Не торжество реакции, не торжество Революции, а Возрождение. Художник не тот, кто вдохновляется, а тот кто вдохновляет. Барселонский психиатр доктор Ромагера целых десять лет наблюдал меня и пришел к выводу, что мой мозг устроен рациональнее всех остальных мозгов. Истинно то, что испробовано на зуб. Когда меня спрашивают, какая разница между полотном Веласкеса и хорошей фотографией, я отвечаю: «Семь миллионов долларов». Слово «кретин» для меня не уничижительное. Я употребляю его в наилучшем смысле – ведь стоит человеку влюбиться, как он уподобляется кретину, даже слюни пускает. Примером тому Данте и некоторые другие гении, которые так обалдели от вечной женственности, что насоздавали целую кучу бессмертных шедевров. Человека нужно принимать, как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью. Если нам что-нибудь и интересно, так только чудо. Я создан собирать камни, а не разбрасывать. Особенность моей гениальности состоит в то, что она проистекает от ума. Именно от ума. Блаженны имитаторы – им достанутся наши изъяны. Несчастны нищие духом, ибо благие порывы связывают их по рукам и ногам! Я поддаюсь влияниям, но не меняюсь. Ленивых шедевров не бывает. Я люблю своих недругов. Чаще всего это умные и обаятельные люди. Чего не скажешь о прихвостнях, желающих прослыть моими друзьями. Вот где бездны идиотизма. Я иду, а за мной толпой бегут скандалы. Ни одно открытие – будь то в области философии или эстетики, морали или биологии – не отрицает Бога. А храм, чьи стены выстроены согласно точным наукам, нуждается в куполе. Иначе говоря – в небе. Время – одна из немногих наших ценностей. Ничего другого на земле уже не осталось. На днях я услышал такой диалог: - Вы гомосексуалист? - В некотором смысле, да. Что касается умственного уровня, я предпочитаю иметь дело с мужчинами. Отвращение – страж у ворот желания. Я думаю, идеальная любовь еще вернется. Именно вседозволенность возродит поэзию чистоты и запрета. Я до неприличия люблю жизнь. Искусство – ужаснейшая болезнь, но жить без нее пока нельзя.
