#студентпсихолог

О психологии глазами студентки

 

Психоаналитическая концепция мотивации

Основоположником психоаналитической традиции был, как нам уже известно, З. Фрейд. Одним из центральных положений его теории является убеждение, что любое поведение человека хотя бы частично обусловлено бессознательными импульсами. Основой мотивации поведения, по мнению Фрейда, является стремление удовлетворить врожденные инстинкты — физические потребности организма. Индивид стремится снизить напряжение до минимального уровня.

Динамика развития личности заключается в смене объектов, на которые направлена мотивация с помощью продуктивного, по 3. Фрейду, механизма сублимации или ряда невротических механизмов (например, вытеснения, фиксации, регрессии). Согласно модели 3. Фрейда, зрелость личности определяется способностью направить психическую энергию сексуальных и разрушительных потребностей в социально нормированное русло, например на общественно полезный труд, создание семьи, художественное творчество и т.д.​

У каждого человека имеется ограниченное количество энергии, питающей психическую активность. Скопление энергии в определенном месте вызывает напряжение, поскольку ее не хватает в другом месте. Цель любой формы поведения индивида состоит в уменьшении неприятного напряжения. Например, причиной, заставляющей вас читать эти строки, может служить стремление ослабить напряжение, вызванное необходимостью сдавать экзамен на следующей неделе.
Основными инстинктами, по мнению Фрейда, являются инстинкты жизни и смерти, эрос и танатос.
Инстинкт жизни может принимать две основные формы: воспроизведения себе подобных (половая потребность) и поддержания жизни индивида (обычные физиологические потребности). Следует, однако, отметить, что инстинкт жизни первого типа (половая потребность) играет в концепции Фрейда особенно важную роль. З. Фрейд полагал, что сексуальный инстинкт связан с определенным участком тела, называемым эрогенной зоной. В каком-то смысле все тело представляет собой одну большую эрогенную зону, но психоаналитическая теория особо выделяет рот, анус и половые органы. Эрогенные зоны являются потенциальными источниками напряжения, и манипуляции в области этих зон ведут к снижению напряжения и вызывают приятные ощущения. Так, кусание или сосание вызывает оральное удовольствие, дефекация ведет к анальному удовлетворению, а мастурбация дает генитальное удовлетворение. Инстинкт смерти является противоположностью инстинкта жизни и выражается в таких, например, формах поведения, как агрессия, мазохизм, самообвинение, самоуничижение.
Влечение к смерти - танатос - по большей части проецируется во внешнюю среду в виде склонности к садизму и агрессии. Но некоторый остаток этого влечения может проецироваться во внутреннюю часть, то есть быть направленным на собственное Я. Когда влечение к смерти направлено на самого человека, речь идёт о первичном мазохизме, и, таким образом, мы обнаруживаем, что садизм и мазохизм - явления, порождаемые одним и тем же влечением к смерти. Влечение к смерти направлено на разобщение с окружающими, а типичные его проявления - суициды, алкоголизм и наркомания, опасные виды спорта, самоповреждения, войны и драки.
Инстинкты смерти (Танатос)– лежат в основе всех проявлений жестокости, агрессии, самоубийств и убийств. В отличие от энергии либидо как энергии инстинктов жизни, энергия инстинктов смерти не получила особого наименования. З. Фрейд считал их биологически обусловленными и такими же важными в регуляции человеческого поведения, как и инстинкты жизни. Он полагал, что инстинкты смерти подчиняются принципу энтропии, согласно которому любая энергетическая система стремится к сохранению динамического равновесия. Ссылаясь на Шопенгауэра, З. Фрейд утверждал: “Целью жизни является смерть”. Тем самым он хотел сказать, что всем живым организмам присуще импульсивное стремление вернуться в неопределенное состояние, из которого они вышли.
Танатос выражает страшное, мрачное чувство. Он антипод Эроса. Архетип Танатоса объясняет жизнь на пределе, стремление выходить за край. Смертельный риск позволяет почувствовать особый нерв, кураж. Смерть постигает людей, находящихся на войне. И оттого простые моменты жизни так желанны. С другой стороны, когда человек находится в неудовлетворительной ситуации, ему кажется, что он хочет умереть. Но это лишь обманка.
Формы саморазрушающего поведения:
самоубийство;
хроническое самоубийство: мученичество, аскетизм, психозы, неврастения;
локальное самоубийство: симуляция, членовредительство, импотенция и фригидность;
органическое самоубийство: соматические заболевания.
Биологически смерть индивидуума служит развитию общества, популяции, эволюции. Через смерть отдельной особи сохраняется вид и жизнь в целом.
Эрос и Танатос противоборствуют, и у человека может преобладать то или иное влечение. Когда доминирует Танатос, влечение к смерти, формируется деструктивная психическая структура личности, склонная к саморазрушению. А когда доминирует Эрос, влечение к жизни, то деструктивная составляющая нейтрализуется, и агрессия, присущая любому человеку, направляется на социально приемлемые задачи, например, стремление к лидерству и власти. Фрейд отмечает, что общество с раннего детства требует от человека отказа от присущей ему агрессии, и это, возможно, является самой большой жертвой, которую индивид приносит социуму и культуре. Динамика этой борьбы, собственно, и является основой развития и функционирования как отдельного индивида, так и общества в целом. Все во вселенной стремится к неизбежному распаду, исчезновению, и жизнь как способ организации, объединения есть только тот краткий промежуток времени, когда индивид одерживает победу над этим распадом. Но даже в течение этого краткого промежутка времени индивида увлекает за собой инстинкт смерти. Инстинкты жизни (Эрос) и смерти (Танатос) идут рука об руку: любовь соседствует с ненавистью, питание — с обжорством, любовь к себе — с самоистреблением и саморазрушением.
Танатос — проекция агрессии, садизма. Может быть направлена на собственное Я и фиксироваться в первичном мазохизме. Эрос же провозглашает сексуальные влечения и способствует самосохранению. Эрос — любовь, созидание, связь с окружающим миром. Танатос — разрушение всяких связей, саморазрушение.
Инстинкты обеспечивают индивида энергией, которая является источником его активности. Причем, если непосредственное удовлетворение инстинктивной потребности по каким-либо причинам невозможно (наличие моральных ограничений, страх наказания и т. п.), энергия инстинкта может быть направлена в другое русло: разрядка напряжения может происходить за счет выполнения совсем других — не связанных с инстинктом — видов деятельности. Представьте себе паровой котел, в нем высокое давление, и если не выпустить пар, его может разорвать. Необходимо открыть клапан. Если один из основных клапанов закрыт (например, немедленное сексуальное удовлетворение невозможно), приходится пользоваться другими (политикой, творчеством, бизнесом). Такое направление энергии инстинкта в иное — в отличие от прямого удовлетворения потребности — русло называется сублимацией. Решение проблемы объяснения человеческого поведения, таким образом, состоит в выяснении причин направления инстинктивной энергии в то или иное русло.
Базис структуры закладывается в раннем детстве. Большое влияние на ребенка оказывает личность матери и ее отношение. В начале жизни больше полномочий и силы оказывается у Эроса. Компетенция Танатоса сказывается в постепенном завершении жизненного срока и приготовлении к смерти. Но, случается, силы смешиваются, замещают друг друга. Это ведет к неблагоприятным результатам.
Сила энергии Танатос выпукло проявляется в страдании, в болезненных и мучительных отношениях. Жертвы зачастую не могут и не хотят менять создавшуюся связь. Их как будто непреодолимо влечет в боль. Так проявляется разрушительная активность Танатоса. Окружающие при этом могут испытывать непонимание и упрекать жертву в отсутствии силы воли.
Саморазрушительное поведение может трансформироваться в злоупотребление алкоголем, наркотиками. Самодеструкция проявляется в затяжных депрессиях, суицидах. В таких случаях устранить негативные последствия возможно преобразуя энергию в созидающую, то есть Эрос. Нелюбовь, чувство вины, агрессию нужно осознать и попытаться трансформировать в самореализацию, карьеру, достижение ресурсов.
Агрессия тоже проявление Танатоса. Она может быть направлена как на окружение, так и внутрь себя. Большое количество разрушительной энергии приводит к серьезным проблемам и неприятным историям. Чувство вины самое деструктивное, непродуктивное, оно запускает механизмы готовности к наказанию. Процесс обычно зарождается в детстве, когда накапливается предельное количество наказаний и угроз. Супер-эго берет на себя контролерские функции и обрушивает на эго весь запас негатива.
У каждой особи проявляется доминанта: либо стремление к жизни, либо готовность к смерти. Последняя психическая структура определяется как деструктивная: садизм, мазохизм. Тогда танатологические установки заявляют о себе в алкоголизме, наркомании, распаде семей, суицидах. В случаях, когда доминирует стремление к жизни, деструктивная энергия парализуется. Агрессия трансформируется в постановку и реализацию социально одобряемых целей и задач.
Фрейд отмечал, что отказ от агрессии являет первую и особенно важную жертву, которую род людской требует от особи, начиная с раннего детства. Этот тезис Фрейда подпитывает демократические установки и противопоставляется диктаторским, тоталитарным режимам. Свои идеи ученый развивал в работах «Три очерка по теории сексуальности», «Влечения и их судьбы», «Я и Оно», «Недовольство культурой».
Поведение в психоаналитической теории характеризуется при помощи терминов катексис и антикатексис. Катексис – это направление энергии на определенный объект.
Антикатексис – это препятствие, мешающее удовлетворению инстинкта. Примером катексиса может служить эмоциональная привязанность к другим людям, увлеченность чьими–то мыслями или идеалами. Антикатексис проявляется во внешних или внутренних барьерах, препятствующих немедленному ослаблению инстинктивных потребностей. Взаимодействие между катексисом и антикатексисом составляет главный фундамент психоаналитической системы мотивации.
Ключом к пониманию инстинктивной мотивации, ее выражения в выборе объектов является понятие смещенной активности. Смещенная активность – это фокусирование инстинктом своей энергии на каком-нибудь другом объекте, когда по каким-то причинам выбор нужного объекта для удовлетворения инстинкта невозможен. В подобных случаях инстинкт может сфокусировать свою энергию на каком-нибудь другом объекте. Рассмотрим следующую ситуацию. Допустим, что некий начальник запугал своего подчиненного мерами, которые последуют, если тот не выполнит работу. Подчиненный приходит домой, хлопает дверью, пинает собаку и кричит на своего супруга.
В конце работы «Я и Оно» (1923) основатель психоанализа подчеркнул, что в психике человека протекает постоянная борьба между Эросом и инстинктом смерти. По его мнению, Я можно представить таким образом, что оно находится во власти немых, но мощных инстинктов смерти. Эти инстинкты как бы стремятся к достижению покоя и делают все для того, чтобы заставить замолчать Эрос, который является нарушителем спокойствия и подчиняется принципу удовольствия. Но, в свою очередь, Эрос тоже проявляет свою активность, в результате чего противостояние между жизнью и смертью становится неотъемлемой частью человеческого существования.
Дальнейшее обсуждение этого вопроса нашло свое отражение в работе Фрейда «Недовольство культурой» (1930), где он показал, что феномен жизни объясняется взаимодействием и противодействием Эроса и инстинкта смерти. Отмечая, что уже в садизме и мазохизме наблюдается смесь эротики и деструктивности.
В понимании Фрейда, процесс развития культуры стоит на службе у сил Эроса, благодаря либидозной связи которого происходит объединение людей между собой в семьи, племена, народы, нации, человечество. Но, как показывает практика психоанализа и история человечества, этой программе культуры противостоит природный инстинкт агрессивности. Он проявляется, в частности, в той враждебности, которая чаще всего наблюдается среди людей по отношению друг к другу. Агрессивное влечение оказывается главным представителем инстинкта смерти, разделяющего вместе с Эросом власть над существующим миром. С учетом всего этого проясняется и смысл культурного развития.
Фрейд обращает внимание на ту загадочность, которая имеет место в этом случае. Речь идет о том, что агрессия интроецируется, то есть переносится извне внутрь индивида, фактически возвращается туда, где она возникла. Перенесенная таким образом внутрь агрессия направляется против собственного Я индивида. Там она перехватывается той инстанцией, являющейся частью Я, которая в психоанализе обозначается как Сверх-Я и олицетворяет собой совесть. Таким образом, та же самая готовность к агрессии, которая использовалась Я против окружающих его людей, теперь используется Сверх-Я непосредственно по отношению к самому Я. У человека возникает сознание вины, обусловленное напряженностью между Сверх-Я и Я, и проявляющееся как потребность в наказании.
Существует роковая неизбежность чувства вины, независимо от того, было ли совершено отцеубийство в реальности, или от него воздержались. Так или иначе, чувство вины возникает в любом случае, поскольку оно является выражением амбивалентного конфликта, вечного противостояния между Эросом и инстинктом разрушительности, инстинктом смерти.
Он считал, что речь может идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к агрессии. Речь должна идти о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реализации его в войне. Для достижения данной цели необходимо использовать опосредованные пути борьбы с войнами и, в частности, направить против человеческого влечения к агрессии его извечного противника, Эрос. Это означает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.

 

Яна, спасибо. Наглядно. Захватывает и впечатлило.

 

Это юля просто дурдом я так считаю!

 

Миф

Часть 1

3. Фрейд считал миф коллективной фантазией невротического происхождения. Как и в случае индивидуальных неврозов такая фантазия возникает в качестве компенсации вытесненных в подсознание влечений, исполнение которых в реальности невозможно из-за ограничений культуры. Неудовлетворенные желания в мифе проявляются почти в неприкрытой форме: то и дело попадаются герои с подчеркнутой гиперсексуальностью, герои-обжоры, стяжатели, коварные хитрецы, добывающие себе блага обманом и тому подобное. Вспомним, что даже богам языческих мифологий свойственна двойственность, и они сами имеют черты плута, трикстера. Однако чаще образы фантазии указывают на желания в символической форме. В психоанализе религия наряду с мифом расценивается как компенсирующая фантазия, замещающая вытесненные влечения.
Иной подход к пониманию мифа сложился у К. Г. Юнга и его последователей в аналитической психологии. Фантазии, мифы и другие продукты психической деятельности рассматриваются им как самовыражение того, что происходит в бессознательном, как высказывание бессознательной души о самой себе. Образы воображения могут восходить к личному опыту, возникать взамен вытесненных из сознания содержаний. Только эти вытесненные содержания, по Юнгу, не обязательно связаны с эротическими фантазиями и недозволенными влечениями. Вытеснение может быть необходимо из-за травмирующего характера мыслей, воспоминаний, ситуаций и образов, которые желательно устранить за пределы сознательной части личности, поскольку они нарушают психическое равновесие.
К. Г. Юнг предположил наряду с индивидуальным бессознательным, существование более глубокого слоя, общего для всего человечества, который он назвал коллективным бессознательным. Эта универсальная, общая часть структуры психики обусловлена биохимическим строением мозга и подобно общей анатомии человеческого тела наследуется в процессе эволюции и не зависит от воспитания, культурных традиций, происхождения, пола и возраста. В нем содержатся не вытесненные воспоминания о травме, а наиболее универсальные, всеобщие, не зависимые от принадлежности культуре, исторической эпохе, традиции, содержания, названные архетипами. Из глубин психики они, как и вытесненные содержания, стремятся проникнуть на поверхность сознания.
Юнг пишет: «Содержимое бессознательного прежде всего хочет быть увиденным, а этого можно достичь только посредством придания ему формы, и оно также хочет, чтобы о нем судили только после того, как все, что оно должно сказать, получит осязаемую форму». По сути, архетипы не являются законченными, имеющими определенную форму идеями с конкретным значением. Это лишь матрица, схема, согласно которой невнятные бессознательные значения оформляются в образы. Всякий раз они наполняются конкретным содержанием, но смысл архетипа остается неуловимым до конца.
Теория коллективного бессознательного способна объяснить сходство первоначальных форм всех религиозных проявлений, поскольку на заре человеческой истории деятельность и поведение человека были в большей мере подчинены бессознательному, чем рациональному мышлению. Выросшие из самых глубин психики архаические образы, представления, общие для многих традиций мотивы — это облеченные в форму религиозных символов и сказочных сюжетов содержания бессознательного. Само бессознательное в мифах и в религиозных верованиях предстает как нечто аморфное, темное, ускользающее от осмысления, как неведомая, тайная бездна, часто может быть символизировано огнем или водой, первичным Хаосом. По мнению К. Г. Юнга, любой архаический религиозный или мифологический сюжет описывает состояния психики или происходящие в ней процессы. Еще раз напомним, что в его толковании, возникающие, наполненные чрезвычайной эмоциональностью фантастические образы связаны с процессом индивидуации, с поиском самости. Миф о сотворении Космоса из пустоты, таким образом, отражает момент пробуждения сознания из первозданной тьмы, из дремотных пучин бессознательного.
Коллективное бессознательное воспринимается сознанием как чуждая личности, внешняя, отрицательная сила. На самом же деле, в нем содержатся безграничные целительные силы, которые во времена кризиса и дезинтеграции сознания осуществляют его целостность и гармонию, поэтому часто религиозные символы воды и огня амбивалентны. Это стихии, разрушающие, уничтожающие все на своем пути, что особенно очевидно в эсхатологических сюжетах. Но также они являются мощным средством ритуального очищения, уничтожающим зло и грехи (двойственность образа водяного потока, обрушивающегося с небес, хорошо прослеживается в сюжете о Ганге, призванной на землю, чтобы омыть кости умерших и смыть грехи живых). Символика очищения водой существует в обрядах христианского крещения; в омовении перед входом в мечеть. Обход селения с факелами в руках в славянских ритуалах для отпугивания нечисти также свидетельствует о вере в священную силу этой стихии.
Коллективное бессознательное воспринимается сознанием как чуждая личности, внешняя, отрицательная сила. На самом же деле, в нем содержатся безграничные целительные силы, которые во времена кризиса и дезинтеграции сознания осуществляют его целостность и гармонию, поэтому часто религиозные символы воды и огня амбивалентны. Это стихии, разрушающие, уничтожающие все на своем пути, что особенно очевидно в эсхатологических сюжетах. Но также они являются мощным средством ритуального очищения, уничтожающим зло и грехи (двойственность образа водяного потока, обрушивающегося с небес, хорошо прослеживается в сюжете о Ганге, призванной на землю, чтобы омыть кости умерших и смыть грехи живых). Символика очищения водой существует в обрядах христианского крещения; в омовении перед входом в мечеть. Обход селения с факелами в руках в славянских ритуалах для отпугивания нечисти также свидетельствует о вере в священную силу этой стихии.
По-видимому, коллективное бессознательное обладает структурой: как сознание имеет свой центр — Я или Эго (символами которого в мифологических воззрениях могут выступать крест, мировое древо, мандала), так в бессознательном существует симметричный Эго архетип «отражения», названный К. Г. Юнгом тенью. Наиболее удачным символом тени в верованиях является дракон, или змей вод, также огненный змей, чудовище, химерическое животное, природа которого неясна. Архетипический сюжет «Битва героя с драконом» отражает психическую ситуацию подавления личностью собственной тени, осознаваемой как негативная, низменная, черная душа. Однако тень играет компенсаторную роль в отношении бессознательных устремлений личности, поэтому ее значение может быть положительным. Часто дракон, наряду с семантикой стихийности, буйства, разрушения, становится образом плодородия, блага, подателем чудесных способностей. Мотив убийства дракона заменяется его приручением. Наличием двух центров (в сознании и в бессознательном) К. Г. Юнг объясняет происхождение в религии двух антагонистических персонажей. Это бог (проекция на внешний образ всего возвышенного, одухотворенного, всего положительного, что есть в человеке, но не осознается им как часть самого себя) и дьявол (проекция всего низменного, гадкого, что человек не желает в себе признать).
К. Г. Юнг неоднократно подчеркивал, что архетипические образы никогда не бывают однозначными, их смысл можно уловить только в зависимости от контекста, в котором они проявляются. С помощью архетипа бессознательное доносит до сознания индивида весть о каком-то разладе, нарушении равновесия психики. И тогда универсальные образы возникают в качестве навязчивых идей, бредовых фантазий, повторяющихся сновидений. У здорового человека архетипы являются в сознании как знак каких-то внутренних изменений, которые, как правило, сопровождаются неосознанными конфликтами. Например, процесс взросления, изменения социального статуса, ситуация вступления в брак или утрата близких — все эти ситуации так или иначе связаны с психическими изменениями, ощущаются как переход из одного состояния в другое. Не случайно в мифологиях любого народа мы найдем описание всех этих событий. Значимость прецедента подчеркивается сопровождающими мифическое повествование обрядами. Обряды не просто воспроизводят сюжет, но заставляют каждого участника переживать события мифа, словно это происходит с каждым из присутствующих.

 

Миф
Часть 2

Психоанализ рассматривает сказку как способ регрессии и отреагирования травм инфантильного сексуального развития. А именно, травмы рождения (мотивы изгнания из родительского дома обычно в лес), травмы орального отказа (обычно с упреком матери и комплексом сиротства – колобок, золушка), травмы запрета инфантильной мастурбации (синяя борода), травмы фаллического упрека матери (потеря девочкой веретена в колодце), травма страха кастрации (нахождение меча-кладенца) и прочих.
Сказка снимает тревогу ожидания будущего, в частности, тревогу засыпания за счет изъятия энергии их сферы желаний и перенаправления ее в сферу фантазии. Если рассказанная сказка соответствует актуальной психосексуальной травме ребенка, то возникает «сказочный резонанс», снимающий внутреннее напряжение и помогающий в налаживании процессов сублимации энергии.
Аналитическая психология исходит из того, что любая волшебная сказка или миф является относительно закрытой системой, выражающей некое сущностное психологическое значение. Все сказки и мифы пытаются описать один и тот же феномен, который Юнг назвал Самостью, поскольку в ней заключено все психическое содержание личности. Сказки и мифы описывают динамику различных этапов взаимодействия человека с коллективным бессознательным. Что позволяет все множество сказок разбить на 3 группы: сказки с фиксацией на начальных фазах развития, связанных с проблемой архетипы Тени; сказки с акцентом на проблемах взаимоотношения с архетипами Сизигии; сказки с акцентом на поиске Самости (поиск сокровищ).
Структурным элементом сказки или мифа является архетип, а архетипический образ является специфической формой его отражения.
Латентное содержание состоит в том, чтобы в символическом значении передавать социальный опыт.
Художественное творчество, как в индивидуальном, так и в общечеловеческом (коллективном) плане дает возможность для проекции во вне бессознательных импульсов и освобождения, таким образом, от внутреннего конфликта и чувства неудовлетворенности. Так как вытеснение бессознательных влечений в основном связано со стадиями психосексуального развития.

Символическое изображение анальной фазы как стремления утаивать, удерживать, прятать встречается в первую очередь в народных сказках. Довольно частым сюжетом является хранение и утаивание ценностей – «золота» в пещерах и тайниках. Причем действие это осуществляется негативными, социально неодобряемыми персонажами. Например, в сказке «Али-баба и 40 разбойников», разбойники – нехорошие дети, которые прячут и не отдают золото, Али-баба – хороший ребенок, который послушен социальным требованиям и энергично освобождает пещеру от драгоценностей. Интересное описание перехода от оральной стадии к анальной можно увидеть в сказке братьев Гримм «Мальчик-с-пальчик». Изгнанный из дома в лес (травма орального отказа), мальчик помечает дорогу камешками – «метит мир» и заявляет о своем отдельном существовании, что является атрибутом анальной фазы. Похоже, что наиболее широко в художественном творчестве представлена стадия Эдипова конфликта, самая напряженная и драматическая стадия психосексуального развития. Весьма распространенный сюжет – отсечение головы герою могущественным и страшным чудовищем – ни что иное, как отражение «страха кастрации» и проекции враждебных чувств на отцовскую фигуру. Символика эдипальной любви к отцу присутствует в сказке «Аленький цветочек». По просьбе дочери «младшей, любимой» отец срывает аленький цветочек (символ дефлорации), за что должен «погибнуть смертью неминучею» (как того требует Супер-Эго и чувство вины). Выйти из этой ситуации возможно, только вернув цветочек и удалив дочь, которая попадает к чудовищу (страх перед сексуальными отношениями) в дальнейшем – прекрасному молодцу. Очень интересно в художественном творчестве отражена стадия сепарации от матери и обретение пола как выход из водной среды. Этот процесс завершается неудачно, если эти попытки предпринимаются слишком поздно. Не удается расстаться с материнской средой Русалочке из сказки Андерсена. Стимулом к выходу из водной стихии является стремление к лицу противоположного пола, то есть попытка обрести собственную половую идентификацию. В то же время своевременный (в младенчестве) выход из водной среды гарантирует обретение пола и превращение лягушки – в принца или Елену Прекрасную. Еще один интересный сюжет, связанный с обитателями водной стихии может быть проинтерпретирован как символический. Маленькие, еще не антропоморфные существа, живущие в воде, главным образом рыбы (золотая рыбка, Щука) обладают волшебным свойством исполнять любое желание. Рыбка – символ человеческого эмбриона, ребенка на стадии внутриутробного развития. Может быть ее чудесные возможности – это отзвуки (бессознательная ностальгия) чувства абсолютного всемогущества, присущего ребенку, с которым, подрастая, он вынужден расстаться.

Фрейд абсолютизировал мысль о том, что содержание мифов есть исключительно отражение бессознательных желаний, страхов и конфликтов человека. Никакого другого смысла в образах мифов он не видел. Мифология для него есть внешняя, опредмеченная психология, и только. Энергия либидо выходит наружу, воплощаясь в образах мифа: сублимируется. (Также она воплощается и в других культурных формах, скажем, в искусстве.) Таким образом, миф – метаморфоза сексуального инстинкта, его материализация, овнешнение.
Интерпретируя бессознательную жизнь человека, Фрейд обратился к греческому мифу об Эдипе, убившем отца и женившемся на матери. Либидо хранит детскую память – эдипов комплекс. Для мальчика это влечение к матери и восприятие отца как опасного соперника, грозящего кастрацией. Отсюда – стремление к кровосмешению и отцеубийству, которые нередко находят выход и в жизни, и в сновидениях, и – не в последнюю очередь – в образах мифа (например, соперничество богов в греческой теогонии). Говорил Фрейд и об альтернативном, гамлетовском комплексе (отец-защитник, мать-искусительница), однако эта его идея получила меньшую популярность.
У девочки же развивается комплекс Электры. Его источник – зависть к мужскому органу и желание его иметь, которое разрешается символической подменой. Если это не мифотворчество, то – желание иметь ребенка. И для этой цели она выбирает в качестве любовного объекта отца, а мать становится объектом ревности.
Вся культура, по Фрейду, – результат некоего события, случившегося в архаике. Это следствие угрызений совести, мучавших сыновей старого отца–родоначальника. Они ненавидели отца, подавлявшего их желания, и убили его, съели отца и овладели его самками, а потом испытали чувство вины. Так зародилась совесть, которой была передана власть отца.

 

#Чувства

• Чувствами называют процессы внутренней регуляции деятельности человека, отражающие смысл, который имеют для него реальные или абстрактные, конкретные или обобщённые объекты, или, иначе говоря, отношение субъекта к ним. Чувства обязательно имеют осознаваемую составляющую в виде субъективного переживания. Чувства отражают не объективную, а субъективную, обычно бессознательную оценку объекта. Возникновение и развитие чувств выражает формирование устойчивых эмоциональных отношений и основывается на опыте взаимодействия с объектом. В связи с тем, что этот опыт может быть противоречивым (иметь как позитивные, так и негативные эпизоды), чувства по отношению ко многим объектам носят противоречивый характер.

По своей структуре чувства состоят из двух или более фундаментальных эмоций и логического алгоритма, связывающего их воедино. Например, чувство зависти состоит из эмоций гнева, обиды и презрения, а связывающим алгоритмом является сравнение с человеком, который достиг успеха в значимых для завистника ценностях , желание быть на его месте.
Одно и то же чувство может проживаться и проявляться по-разному, в зависимости от того, в каком эмоциональном состоянии человек находится на данный момент. Например, чувству дружбы могут в разное время сопутствовать эмоции радости, интереса, обиды, стыда и раздражения. Чувства проявляются у людей по-разному, потому что у каждого человека есть свой собственный набор индивидуальных черт и личностных качеств, которые оказывают влияние на чувства.

• Чувства характеризуются валентностью (или тоном) — то есть могут быть приятными (положительными), неприятными (отрицательными) или амбивалентными (двойственными, противоречивыми).

Чувства могут различаться по интенсивности (силе). Чем сильнее чувство, тем сильнее его физиологические проявления и влияние на поведение человека.
В зависимости от влияния на активность чувства подразделяются на стенические (от др.-греч. σθένος — сила) и астенические (от др.-греч. ἀσθένεια — бессилие). Стенические чувства побуждают к активной деятельности, мобилизуют силы человека (любовь, ненависть и другие). Астенические чувства расслабляют или парализуют силы (например страх, в некоторых своих проявлениях, или презрение).

• Задача чувств — получать, классифицировать информацию о предметах. Также у них есть отдельные функции:

отражательная — помогает оценивать уровень опасности, полезности предметов, чтобы вовремя среагировать на угрозу;
стимулирующая — побуждает предпринимать активные действия, строить планы на будущее, искать пути решения сложных задач, мотивацию;
подкрепляющая — помогает оценивать значимость события для индивида, запоминать важное;
переключательная — подсказывает к какой категории относить предметы, действия, расставлять приоритеты;
приспособительная — формирует готовую базу проявлений, которые человек уже испытывал;
коммуникативная — влияет на отношения с окружающими, потребность в общении, помогает устанавливать эмоциональные контакты.

• Нормальную работу функций может обеспечить только позитивная социальная среда. Если в работе функции появляются сбои, эмоциональный интеллект человека не развивается. Низкий уровень эмоционального интеллекта характерен для детей, которые воспитывались в неблагополучной среде. Крайняя степень проявления педагогической запущенности у детей-маугли, выросших вдали от людей. Они не различают проявления других людей, не умеют выражать чувства. Их психологическое развитие находится на уровне детеныша обезьяны.
• В науке принято разделять чувства на высшие и низшие:

Низшие чувства связаны с удовлетворением базовых физиологических потребностей человека. Например, чувство сытости или жажды, безопасности или покоя.
Высшие чувства проявляют внутренний мир человека. Они связаны с удовлетворением социальных потребностей человека. Они составляют основу всех видов жизнедеятельности человека, облегчая или затрудняя общественную деятельность.

• Высшие чувства подразделяются на нравственные, эстетические, интеллектуальные и социальные чувства.

1. Нравственными (моральными) называются чувства, переживаемые людьми при восприятии явлений действительности и сравнении этих явлений с нормами, выработанными обществом. Проявление этих чувств предполагает, что человеком усвоены нравственные нормы и правила поведения в том обществе, в котором он живет. Действия и поступки людей, соответствующие взглядам на нравственность в данном обществе, считаются моральными, нравственными; поступки, не соответствующие этим взглядам, считаются аморальными, безнравственными. К нравственным чувствам относят чувство долга, гуманность, доброжелательность, любовь, дружбу, патриотизм, сочувствие и т. д. К аморальным можно отнести жадность, эгоизм, жестокость и т. д. Следует отметить, что в различных обществах эти чувства могут иметь некоторые различия в содержательном наполнении.
2. Эстетические чувства представляют собой эмоциональное отношение человека к прекрасному в природе, в жизни людей и в искусстве. Наблюдая окружающие нас предметы и явления действительности, человек может испытывать особое чувство восхищения их красотой. Особенно глубокие переживания человек испытывает при восприятии произведений художественной литературы, музыкального, изобразительного, драматического и других видов искусства. Это вызвано тем, что в них специфически переплетаются и моральные, и интеллектуальные чувства.

Эстетическое удовольствие, или наслаждение. Его составляет чувство удовольствия, которое нам доставляет восприятие красок, звуков, форм, движений и других особенностей объективных предметов или явлений. В своей самой простой форме это чувство выступает как «чувственный тон», отличающий отдельные ощущения. Так, мы можем любоваться определённым цветом материи, одни чистые цвета или звуки предпочитать другим и т. д. Чувство красивого охватывает нас, когда в своем восприятии мы отражаем объективно прекрасную, реально существующую красоту явлений природы и общества. Мы испытываем это чувство при взгляде на красивый цветок, животное, ландшафт, созданную руками человека машину или домашнюю утварь, когда наблюдаем поступки человека, думаем о замечательных чертах его характера и т. д. Красота всех этих явлений существует объективно, т. е. независимо от нашего сознания, даже тогда, когда мы ее не воспринимаем. Она представляет собой единство многообразия элементов целого явления, состоит в сложном взаимоотношении всех сторон и особенностей предмета — его красок, формы, звучания и т.д., в своей совокупности отражающих своеобразие и истинную сущность явлений. Чувство красивого не безотчётно, оно, всегда имеет оценочный характер. Это чувство развивается вместе с развитием человечества, имеет историческую общественную, а не естественную природу, в нем отражаются свойственные тому или иному обществу, в ту или иную историческую эпоху эстетические вкусы, представления и понятия. В связи с этим чувство красивого различно проявляется у разных людей в зависимости от усвоенных ими представлениями и понятиями о прекрасном; оно достигает своей совершенной формы только через эстетическое воспитание человека.
Чувство величественного и возвышенного порождается восприятием явлений, превышающих обычную меру явлений, в которых выражается мощь природы и человеческого гения.
Мы испытываем чувство величественного, когда отражаем в своем сознании грандиозные картины природы — величайшие горы с их снежными вершинами и глубокими пропастями, бурные потоки, водопады, необозримые просторы океана, безграничность усеянного звездами ночного неба, колоссальные каналы, плотины и другие величайшие достижения человеческой техники и т. д.
Чувство художественно прекрасного связано с эстетическим восприятием произведений искусства и с творческой деятельностью в любом из его видов. В связи с этим оно имеет сложный и своеобразный характер.
Это чувство возникает как восторг перед творчеством художника, его способностью отражать действительность средствами искусства. Произведения искусства не обязательно должны изображать объективно красивые вещи; они остаются ими также и тогда, когда их содержанием является объективно безобразное.
Чувство трагического носит аффективный характер, сопровождается сильными душевными потрясениями, иногда выражающимися в рыданиях. Созданный писателем, артистом художественный образ человека достигает подчас своей высшей воздейственной силы: мы не просто испытываем эстетическое чувство от восприятия прекрасного произведения искусства, оно заставляет нас страдать, сочувствовать, негодовать.
3. Интеллектуальными называются чувства, связанные с познавательной деятельностью человека; они возникают в процессе учебной и научной работы, а также творческой деятельности в различных видах искусства, науки и техники.
Чувство ясности или смутности мысли, когда соответствующие понятия или суждения мыслятся нами отчетливо или, наоборот, неопределенно. Мы испытываем своеобразное беспокойство и неудовлетворенность, когда наши мысли, направленные на познание того или другого явления, спутаны, когда мы не понимаем всех относящихся к данному явлению обстоятельств и их связи друг с другом. Наоборот, мы испытываем приятное чувство легкости мышления, когда наши мысли текут свободно, упорядоченно, логически последовательно.
Чувство удивления, когда на нас действует нечто новое, необычное, неизвестное. Мы удивляемся, когда происходят события,которых мы не предполагали. «Следя за событиями, мы вместе с тем испытываем удовольствие от возбужденного в нас чувства, и это удовольствие есть интеллектуальная радость» (Р. Декарт) Удивление, вызываемое неожиданностью, заставляет нас внимательно рассматривать предметы, кажущиеся редкими и необычайными. Таким образом, оно в сильной степени побуждает нас к познанию явлений.
Чувство недоумения, когда мы испытываем трудности в объяснении исследуемых фактов, не можем их включить в уже известные нам группы явлений, подвести под уже установленные виды связей и т. д. Это чувство является сильным побудителем к дальнейшей познавательной деятельности.
Чувство догадки, когда исследуемая связь явлений еще не раскрылась перед нами в ее полном виде, но уже имеются основания предположительно судить о ее характере. Это чувство всегда связывается с построением гипотез.
Чувство уверенности, когда правильность установленных в процессе мышления связей и отношений между вещами убедительно доказывается логично построенными умозаключениями и подтверждается доводами практики.
Чувство сомнения, возникающее в тех случаях, когда выдвинутые нами положения или гипотезы сталкиваются с противоречащими фактами или теориями. Это чувство является очень важным, так как побуждает к всесторонней проверке добытых фактов и высказанных нами положений. «Для плодотворной научной мысли должно постоянно сомневаться и проверять себя» (И. П. Павлов).
4. Социальные чувства Обеспечивают эмоциональное взаимодействие человека с окружающим его миром. Сюда относятся такие распространенные чувства как: справедливость, честь, долг, ответственность, патриотизм, солидарность, а также стеснительность, растерянность, скука, жадность.
Страсть – это мощное, захватывающее чувство, преобладающее над другими стремлениями человека. Оно приводит к фиксации внимания человека, всех его сил на объекте страсти.
Ненависть – это твердое инициативное негативное чувство, направленное на событие, возражающее потребностям человека, его взглядам и ценностям. Данное чувство способно вызывать не только критическую оценку своего объекта, но и разрушающую деятельность, обращенную к нему. Перед формированием ненависти обычно проявляется сильное недовольство или регулярное накопление отрицательных эмоции. Предметом ненависти тогда может стать истинная или кажущаяся причина событий.
Юмор связан со способностью человека замечать противоречия или несоответствия в окружающем мире. Например, подмечать и преувеличивать противоположность позитивных или негативных сторон в каком-нибудь человеке.
Ирония сравнивает положительное с отрицательным, идеал противопоставляет фантазии и действительности или соотносит благородное со смешным. Человек ощущает свое превосходство над объектом, вызывающим в нем ироническое чувство. А злобная ирония может превратиться в насмешку или издевательства.
Цинизм, это чувство, опровергающее жизненные ценности, а также пренебрежение к устоям общественной морали, правилам поведения. За цинизмом прячется неспособность к усилиям со стороны человека.
Сарказм проявляет язвительную насмешку, злую иронию или насмешливые замечания. За сарказмом прячется неспособность к совершению действий.

Чувства — еще более длительные, чем эмоции, психические стояния, имеющие четко выраженный предметный характер. Они отражают устойчивое отношение к каким-либо конкретным объектам (реальным или воображаемым). Человек не может переживать чувства вообще, если они не отнесены к кому-нибудь или чему-нибудь. Например, человек не в состоянии испытывать чувство любви, если у него нет объекта привязанности. Точно так же он не может испытывать чувство ненависти, если у него нет того, что он ненавидит.

​

 

#Психоанализ Анны Фрейд
Часть 1

Каждая фаза развития ребенка, по мнению А.Фрейд, есть результат разрешения конфликта между внутренними инстинктивными влечениями и ограничительными требованиями внешнего социального окружения.
Несоответствие, дисгармонию между различными линиями не следует рассматривать как патологическое явление, так как рассогласования в темпе развития, наблюдающиеся у людей с самого раннего возраста, могут быть всего лишь вариациями в пределах нормы. Ступени от незрелости к зрелости, а не хронологический возраст рассматриваются ею как показатели развития. Если рост происходит путем прогрессивного продвижения к более высокому уровню, то нормальное детское развитие, согласно взглядам А.Фрейд, идет скачками, не постепенно шаг за шагом, а вперед и снова назад с прогрессивными и регрессивными процессами в их постоянном чередовании. Дети в ходе своего развития делают как бы два шага вперед и один назад.
Новорожденный, по ее мнению, знает лишь один закон, а именно – принцип удовольствия, которому слепо подчинены все его проявления. Однако для осуществления таких телесных потребностей ребенка, как голод, сон, температурная регуляция, младенец полностью предоставлен ухаживающему за ним взрослому. И если поиск удовольствия – "внутренний принцип" ребенка, то удовлетворение желаний зависит от внешнего мира.
По мнению А.Фрейд, шансы ребенка остаться психически здоровым во многом зависят от того, насколько его "Я" способно вынести лишения, то есть преодолеть неудовольствие. Для некоторых детей совершенно непереносима любая отсрочка или любое ограничение удовлетворения желаний. Они отвечают реакциями гнева, ярости, нетерпения; ничто не может их удовлетворить, любые замещения отвергаются ими как недостаточные. У других детей те же самые ограничения не вызывают такого возмущения. А.Фрейд характеризует ребенка как незрелого до тех пор, пока инстинктивные желания и их осуществление разделены между ним и его окружением таким образом, что желания остаются на стороне ребенка, а решение об их удовлетворении или отказе – на стороне внешнего мира.
Встречаются и такие люди, чьи моральные требования к себе самому строже и выше, чем от них ожидает окружающий мир. Их идеалы исходят из идентификации не с реальными родителями, а с идеализированным образом родителя. Как замечает А.Фрейд, такие люди ведут себя самоуверенно и морально превосходят своих ближних.
Не отказываясь от роли, которую в психической жизни играют влечения, А. Фрейд рассматривала уже не просто влечения, а влечения, видоизмененные с помощью защит, находящихся в распоряжении Эго. Именно действие этих защит превращает первично недифференцированные чувства любви и ненависти (два исходных аффекта) в дифференцированные чувства. Например, ненависть – в гнев, ревность, раздражение, зависть, отвращение, брезгливость, любая другая форма неудовольствия. А чувство любви – в уважение, восхищение, принятие и т.д. Все оттенки разных чувств являются производными действия защит.
Примитивные (или психотические) – это защиты, которые оперируют с внешними границами субъекта, которые работают на границах между субъектом и окружающим миром.
Зрелые (или невротические) – которые оперируют с внутренними границами субъекта, например, которые работают на границе между Эго и Ид, или Эго и Супер-Эго, или между переживающей и наблюдающей частями Эго.
Примитивные защиты:
· Расщепление;
· Проекция и интроекция;
· Отрицание;
· Идеализация;
· Всемогущество (магическое мышление, или когда человек, борясь с сильным горем начинает пить. Ему кажется, что он обретает всемогущую силу, которая позволит ему обесценить или отрицать горе, или справиться с ним);
· Диссоциация;
· И др.
Всемогущество – одно из самых архаичных переживаний младенца, один из его ранних способов восприятия реальности. Если мать обеспечивает достаточно хорошее кормление – т.е. материнская грудь появляется как раз в тот момент, когда у младенца возникает в ней потребность, то для ребенка это означает: «как только у меня появилось желание, я одной силой этого желания сотворил то, что его удовлетворит». (Пример – всемогущее садистическое торжество пациента над терапевтом).
Примитивные защиты называются примитивными не только потому, что они самые ранние, но и потому, что их использование искажает реальность и искажает видение себя в этой реальности, т.е. эти защиты создают конфликт субъекта с окружающим миром. Они призваны оберегать Эго от распада. Например, проекция плохости используется для того, чтобы не вступать в конфликт с этой плохостью внутри себя. Но эта проекция плохости искажает видение реальности. Если же Эго достаточно зрелое и интегрированное, то этот конфликт останется внутренним – между чем-то, что он в себе не приемлет и остальной частью личности (самоупреки за какой-то проступок). Если Эго не обладает внутренней целостностью, то такой внутренний конфликт грозит его разрушить, тогда плохость проецируется во внешний мир и внутренний конфликт заменяется конфликтом с внешним миром.
Примитивные защиты не формируются как защиты в собственном смысле слова, они представляют собой архаичные способы восприятия ребенком окружающей реальности и себя в ней.
Например, что такое расщепление? Это неспособность соединить разные аспекты другой личности в единое целое. До определенного возраста ребенка мать пребывает для него в расщепленном состоянии: если она доставляет ему удовольствие, то ее позитивный образ ничем не омрачен. Если же она его фрустрирует, то становится для него абсолютно плохой и ничего хорошего для него в ней для него нет. Это происходит потому, что у ребенка нет еще способности понять, почувствовать, увидеть, что все это – один человек. Эта способность формируется полностью к 3 годам. Расщепление может выполнять защитные функции, но вообще – это единственный доступный до определенного времени способ восприятия объекта.

Вторая категория защит – зрелые или невротические защиты, которые развиваются на более поздних этапах и работают с границами внутри личности, а не с границами между личностью и окружающей реальностью.

Примеры зрелых защит:
· обращение против себя,
· обращение в свою противоположность,
· вытеснение,
· сексуализация,
· сублимация,
· рационализация,
· интеллектуализация и т.д.
Использование зрелых защит подразумевает, что конфликт интернализован. Способность к интернализации конфликта (переведению его во внутрипсихическое пространство) – свойство достаточно созревшего психического аппарата.
Пример обращения в свою противоположность. Мать относится к своему ребенку с гипертрофированной любовью («меня мама в детстве чудовищно любила»). Психоанализ показывает, что в основе такого поведения лежит бессознательная враждебность к своему ребенку, и гиперзабота используется как компенсация этой враждебности, которая вытеснена, потому что она абсолютно недопустима, а на поверхности манифестируется ее противоположность.
Также обращение в свою противоположность часто встречается в отношениях между взрослыми людьми, когда человек испытывает ненависть к другому, будучи не в силах принять то, что на самом деле его к другому влечет. Таким может быть отношение латентного гомосексуалиста к психоаналитику одного с ним пола. Это - реактивное образование против недопустимого чувства: влечение недопустимо, т.к. моё Я отвергает всякие гомосексуальные тенденции в себе и, чтобы окончательно разувериться, что я терапевта люблю, я начинаю его ненавидеть.
Сексуализация – придание какому-либо событию сексуального оттенка бывает хорошим способом снизить травматичность этого события.
Диссоциация. Её определяют двояко.
Например, про диссоциацию говорят, когда человек, попав в стрессовую ситуацию, начинает воспринимать происходящее как будто со стороны, отстраненным взглядом, т.е. человек как бы отделяется от себя самого.
Другое понимание диссоциации заключено в понятии множественная личность – много личностей в одном человеке, которые сменяют друг друга на авансцене его персоны: какой-то период времени он такой, а потом его словно подменили – несвойственные ему реакции, высказывания и т.п. Потом это может смениться еще кем-то, например, если диссоциативная личность функционирует на пограничном или психотическом уровне, то в одном человеке могут содержаться сотни таких личностей. Иногда диссоциацию путают с расщеплением, например, когда на одном сеансе пациент благодарен терапевту за терапию, а на следующей сессии на малейший предлог он отвечает, что «вся терапия ничего не стоит, вы ничего не делаете, вы мне не помогаете». Для диссоциативной личности прошлое состояние подлежит амнезии. И если пациент всячески ругает терапевта, а еще вчера его восхвалял, то терапевт может спросить: «Как это согласуется с тем, что Вы говорили вчера?» При диссоциации ответ, скорее всего, будет: «Вчера я помню как в тумане, не помню, что там было», а при расщеплении – «Так Вы себя вчера иначе вели, вот и отношение мое изменилось».
Компартментализация – раздельное мышление, когда человек по какому-то вопросу может в разных случаях занимать совершенно противоположную позицию, причем он будет перед собой совершенно искренен. Например, человек занимается политологией, и на лекции он будет совершенно искренне говорить, что расовые предрассудки недопустимы, но это может ему совершенно не помешать испытать отвращение при виде группы цыган или кавказцев, когда он вечером возвращается домой после лекции. Он защищается от той своей позиции, которая в данный момент препятствует его адаптации.

Развитие личности А.Фрейд представляла в первую очередь как развитие Эго. Самое начало жизни ребенка, оральную стадию, она описывала следующим образом.
Развитие ребенка начинается с того, что он является обладателем очень мощного Ид и очень слабого Эго. Принцип удовольствия и принцип реальности вступают в конфронтацию, потому, что для того, чтобы ребенку выжить, ему требуется соразмерить позывы своего Ид с требованиями окружающей среды. Эго слабое и оказывается между Ид и окружающей реальностью как между молотом и наковальней.
На помощь ребенку приходит то, что А. Фрейд называет дополняющим или вспомогательным Эго – эту роль играет родитель, т.е. объект. Помощь заключается в том, что объект берет на себя те функции, которые в самом Эго еще не сформированы, функции, которые призваны предотвратить конфликт между Ид и окружающей реальностью.
Эго оказывается во власти одновременно двух возникающих напряжений:
1) инстинктное напряжение – между Эго и Ид;
2) объектное напряжение – между Эго и Объектом.
В этой ситуации Эго занимает трусливо-конформистскую позицию: Эго смотрит, кто будет сильнее в этой борьбе – будет ли сильнее Объект, или Ид. Эго предпочитает заключать союз с более сильной стороной.
Если Эго приходит к выводу, что Ид сильнее, чем объект, т.е. что объект достаточно слаб (это бывает, если мать в своих требованиях к ребенку непоследовательна, импульсивна, легко переходит на крик, т.е. проявляет слабость, неустойчивость), тогда Эго предпочтет заключить альянс со своим Ид и не будет протестовать против его позывов. Тогда мы говорим, что ребенок растет капризный, неуправляемый, отбился от рук. Если же мать проявляет признаки силы, т.е. она последовательна, ровна в отношении к ребенку, тогда Эго примет сторону объекта и заключит альянс с матерью.
Здесь появляются первые собственные регуляторы поведения. Если, как в первой ситуации, союз возникает между Эго и Ид, то главным регулятором поведения ребенка будет страх перед наказанием. Это будет единственное, что сдерживает ребенка от проступков. Если же ситуация более благоприятная, и Эго заключает союз с объектом против собственного Ид, тогда в случае допущения какого-либо осуждаемого проступка (например, обмоченных штанов) ребенок будет чувствовать не страх наказания, а стыд – как напряжение между Эго и требованиями объекта.
Если происходит интернализация требований объекта, т.е. Супер-Эго, тогда контроль со стороны объекта уже не нужен, и регулятором поведения становится чувство вины, как наиболее зрелый регулятор поведения с точки зрения классического психоанализа.
Стыд – это напряжение между Эго и требованиями объекта, т.е. между моими внутренними желаниями и не-моими, внешними требованиями, а чувство вины – напряжение между Эго и Супер-Эго, т.е. моими внутренними желаниями и моими внутренними требованиями к себе. Этот переход происходит в идеале в доэдипальной фазе.
Далее наступает эдипальная фаза, которую А.Фрейд рассматривает очень близко к классической точке зрения, добавляя лишь то, что эдипальная фаза – это фаза, на которой любовь ребенка к родителям и удовольствие от общения с ними омрачаются фантазиями о смерти родителей, и любовь омрачается чувством вины.

 

О проекции

Карл Густав Юнг заимствовал термин «проекция» у Зигмунда Фрейда, но в результате его иного взгляда на понимание бессознательного, Юнг придал ему совершенно не похожее, новое значение. Он рассказал о психологическом явлении, наблюдаемом везде в повседневной жизни человека, а именно о том, что мы часто ошибаемся в своем восприятии людей и ситуаций, впечатление о которых может сильно измениться, как только мы получаем о них более полное представление. В большинстве случаев люди признают свою ошибку и отпускают ее, не решаясь спросить себя, откуда взялось ложное суждение или неправильное представление. Психолог же не может обойти стороной этот вопрос, его профессиональная квалификация требует исправления ложных суждений, в то же время работая с привычной категорией пациентов-невротиков он обязан бороться с "бредовыми" идеями, которые препятствуют адаптации пациентов . Когда он имеет дело с патологическим бредом, или даже с целыми системами иллюзий, как, например, в паранойе, главным становится вопрос, откуда приходят эти бредовые идеи и что приводит к их обострению, поскольку, как известно, очень нелегко развеять системы иллюзий путем осознания собственного психического нездоровья, напротив, часто создается впечатление, что пациент цепляется за них всеми фибрами своей души. В таких случаях вопрос о происхождении патологического идейного комплекса становится неизбежным.
Если точнее, то что проецируется это не только образ из памяти, как можно было бы предположить сначала, а сумма характерных качеств, которые присущи наблюдаемому человеку. К примеру, если сын в детстве сталкивался с отцовской тиранией, в дальнейшей жизни он будет, в большинстве случаев, не только проецировать это качество на авторитетных лиц и отеческих фигур, таких, как его врач, начальство, государство, но он будет и вести себя так же деспотически, хотя и бессознательно. В настоящее время уже нет необходимости это доказывать. Сын считает, что именно это и есть единственный антиавторитарный способ. Получается что «тираническим» является не только памятный образ отца, который может быть близок или далек от реальности, откуда и происходит проекция, которую он не осознает.
Разница между проекцией и обычной ошибкой в том, что ошибка может быть исправлена без труда через получение верной информации, и в последствие раствориться, подобно утреннему туману в первых лучах солнца. С другой стороны, в случае проекции субъект, создавший ее, сам же защищает проекцию от исправления, в большинстве случаев с большим рвением, или же когда получает исправление, то впадает в депрессию. В результате он истощен и разочарован, потому что психическая энергия, которая была вложена в проекцию, не вернулась к субъекту, а была отрезана от него.
Таким образом, Юнг определяет проекции как бессознательный, то есть, незаметный и непреднамеренный, перенос психических элементов субъекта на внешний объект. Он видит в этом объекте то, что ему не свойственно, а если и свойственно, то лишь в малой степени. Очень редко, если вообще такое бывает, когда объекту не присуще ничего из спроецированного. Юнг называет это "крючком" объекта, на котором висят проекции как пальто на вешалке. Мы можем взять в качестве примера вышеупомянутый - антиавторитарный "проектор". Вряд ли получится повесить образ тирана на вежливого, стеснительного человека. Если же он сталкивается с человеком, который показывает, даже относительно небольшое проявление самоутверждения или власти, образ тирана, спящий в нем, сразу же будет приписан этому лицу. Проекция налицо; проецирующий абсолютно уверен, что имеет дело с тираном. Заблуждения такого рода исправить очень сложно. У социальных работников, педагогов и врачей всегда найдется множество историй на эту тему, ведь каждый день им приходится бороться с проекциями, сформированными, как правило, образами родителей.
Существуют, однако, проекции не только отрицательных качеств человеческого сознания, но в равной мере и положительных. Проекция последних приводит к чрезмерному восхищению, иллюзорности, несоответствующей переоценке объекта.
Непредубежденному наблюдателю это сразу покажется простым и очевидным, что в том или ином случае есть проекция. Но копнуть поглубже, выясняется, что это не такое уж простое дело. Вполне возможно, что впечатление наблюдателя ошибочно, а проецирующий "был прав". В общем, тут основным критерием становится здравый смысл и обоснованное коллективное мнение окружающих. Страдающий от параноидальных иллюзий информирует полицию, что его преследует такой-то и такой-то человек, этот донос будет исследован с помощью так называемых объективных методов и только после этого решается, обоснована ли жалоба или нет. В последнем случае истец будет передан психиатру и не станет подвергаться судебному обвинению за клевету. Мы знаем, что это дело простое только в вопиющих случаях, но есть дела с весьма тонкой гранью, в которых, учитывая всю ответственность об окончательном решении, трудно определить, является ли проецирующий виновным в клевете или реальной жертвой мании преследования. Возможно также заражение одним человеком своей параноидальной идеей других и введение в заблуждение значительной группы людей, до тех пор пока другая группа не выведет их на чистую воду. Охота на ведьм, в качестве примера отрицательной проекции, или почитание Гитлера как спасителя-героя, в качестве примера положительной проекции, несут в себе красноречивое подтверждение существования феномена коллективного заражения. В таких случаях ничто не поможет привести их к более ясному пониманию; даже самый трезвый аргумент будет эмоционально отклонен.

Мария Луиза Фон Франц
"Проекция и возвращение проекций в юнгианской психологии"

 

О проекции

..... В этой работе мы рассмотрим ближе это запутанное положение дел. Во-первых, должно быть принято во внимание то, что в социологическом опровержении существования проекций верно то, что проекцию невозможно однозначно выявить через суждение внешнего наблюдателя и в любом случае не сообщается вероятному создателю проекции. Один говорит, "Это так"; другой - "Это не так" —и на этом обсуждение заканчивается.
Чтобы понять суть, мы должны обратить внимание на саму концепцию проецирования, где Юнг использует свой термин. Он пишет:
Так же, как мы склонны считать, что мир – это то, что мы видим, мы наивно полагаем, что люди именно такие как мы их воспринимаем. Здесь, к сожалению, не проводилось никакого научного анализа, который доказал бы несоответствие между восприятием и действительностью. Хотя возможность грубой ошибки тут бесконечно выше, чем в нашем восприятии материального мира, мы все еще продолжаем наивно проецировать нашу собственную психологию на окружающих людей. Таким образом, все создают для себя ряд более или менее воображаемых отношений, основанных по существу на проекциях.
В этих воображаемых отношениях другой человек становится образом или носителем символов. Хотя все составляющие бессознательного содержатся в этой форме, спроецированной на окружение, мы можем признать в них проекцию только тогда, когда становимся способны достаточно проникнуть в суть и увидеть, что они – это образы тех особенностей, которые являются частью нашего собственного имиджа; иначе же мы наивно полагаем, что эти особенности принадлежат объекту.
Если только нам не дарована особая степень самосознания, мы никогда не увидим наши проекции, но мы всегда являемся их жертвами, потому что ум в своем естественном состоянии предполагает наличие таких проекций.

Мария Луиза Фон Франц
"Проекция и возвращение проекций в юнгианской психологии"

 

О проекции

....Юнг подчеркивает:
Таким образом, каждый адекватный человек нашего времени, который в целом не рефлексивен, связан со свои окружением целой системой проекций. Пока все идет хорошо, он не обращает внимания на маниакальный, то есть, "магический" или "мистический", характер этих отношений.... Пока либидо может использовать эти проекции как приятные и удобные пути к миру, они выводят жизнь в позитивное русло. Но как только либидо захочет перепрыгнуть на другой путь и с этой целью начинает огибать прежние пути проекций, они превратятся в самые большие помехи, которые только можно вообразить, поскольку они эффективно предотвращают любое реальное отделение от прежнего объекта. В этом случае мы наблюдаем феномен, характерный для человека, пытающегося обесценить прежний объект в максимально возможной степени, чтобы отделить от него свое либидо.
Но так как предыдущая особенность исходит из проекции субъективного содержания, полное и окончательное разделение может произойти только тогда, когда имаго, отразившее себя в объекте, снова присоединиться вместе с его значением к субъекту. Это восстановление достигается путем сознательного распознавания спроектированного содержания, то есть, признанием "символической ценности" объекта.

Мария Луиза Фон Франц
"Проекция и возвращение проекций в юнгианской психологии"

 

Психологические аспекты христианства


Роль символов.
Сначала, пока крест продолжал рассматриваться как орудие казни, общим символом христианства оставалась рыба, что совпадало с пониманием апостолов как «ловцов людей». Но уже во 2 веке Тертуллиан говорит о поклонении кресту как символу места искупления грехов людей.
Облегчает понимание отдельных символов и синтез мифа. Ярко иллюстрирует этот психологический феномен история «Долгое молчание» (автор неизвестен), где повествуется о Судном дне, когда люди, страдающие от ужасных мучений, жалуются, что Бог отступился от них. Чтобы Бог доказал свое право судить нас, говорят они, его самого нужно приговорить к жизни на земле в человеческом облике. Когда объявили этот приговор, последовало долгое молчание. Никто не двигался. Внезапно люди поняли, что Бог уже претерпел все сказанное о нем. Такое мифологическое представление, воплощенное в сюжет, облегчило осмысление жизни Иисуса.
Учет индивидуальных возможностей.
Каждый верующий своим доступным именно для него путем может продвигаться к спасению. О понимании необходимости учета личных особенностей и разных индивидуальных путей к Богу свидетельствуют многие евангельские истории и притчи. Они повествуют о деятельных и созерцательных людях, сильных и слабых духом, смелых и осторожных. Примером может служить евангельская история о Марии и Марфе. Считается, сто Марфа шла к спасению через действие, Мария же – через созерцание. Указание на первородный грех служило напоминанием о человеческой слабости. Повествование о малодушии Петра с ошеломляющей искренностью показано, что у Бога найдется место и для слабых, наравне со стойкими.
Иисус активно и уместно использовал чудо, понимая эффект воздействия чуда на психику зрителей. Проповедуя, как правило, после очередного удачного исцеления, он не без оснований полагал, что толпа всегда более восприимчива после наглядного подтверждения душевной силы, доброты, сострадания. Не только наглядность, но и сила веры (психологическая установка) определяли и само исцеление, и восприятие его толпою. Исцеляя больных, он хорошо понимал, что его власть над душевно и телесно больными зависела от силы из веры.
Существует опасность, что в помыслах о личном спасении человек перестанет думать о спасении других. Поэтому в этическом плане христианство не только индивидуально, но и индивидуалистично – его главной целью было благоденствие индивидуальной бессмертной души, прежде всего, в потустороннем мире. Однако такая опасность до некоторой степени преодолевается психологически благодатной ролью страдания, которое проводится в этой религии красной нитью. Страдание предстает как путь у самоуважению, доступный каждому. Выделены четыре добродетели страдающих:
1) чудная сила смирения;
2) сострадание к другим;
3) доброта сердца;
4) жажда справедливости.
Именно в душе, преображенной страданием, раскрываются активные добродетели человека – его милосердие, способность к мученичеству во имя справедливости. Поскольку в Царство Божие попадут не просто добродетельные, но те, которые прошли через испытания, искушения и преодолели соблазны, то подобная установка позволяет, выстрадав, обрести самоуважение. Такое самоуважение помогало жить любому изгою – рабу, «раскаявшемуся разбойнику», блуднице – все обездоленным.
Страдания следовало переносить со смирением, ему противопоставлялась гордость. Смиряясь и повинуясь, человек освобождается от ошибки, потому что Бог спросит с него не столько за тщательное исполнение его заветов. Если верующий следовал им, то он свободен от ответственности. В христианстве нет унижения, которое сделало бы человека неспособным к добру, как нет святости, свободной от зла. Он огражден этим от опасности отчаяния и гордости. С учетом глубинной психологии совершенно справедливо представление, что гордость отчуждает личность от других людей, делает ее асоциальной, лишает высокой любви, т.е. Бога. Любому человеку тяжело жить без любви, без духовного общения с другими; гордость, замыкая его в себе, неизбежно убивает его одиночеством. Эти положения несколько умеряли индивидуализм христианства, отвергая эгоизм, поиск исключительно собственной выгоды ради временных земных благ. Высшее назначение человека – духовность, требует от него всепрощения, непротивления и неосуждения («не судите, да не судимы будете»).
Смирению и неосуждению способствовало понимание того, что даже Иисус имел слабости. Ведь каждого обычного человека с великим сближают слабости. Они роднят и делают его понятнее. Поэтому так важны те особые моменты земной жизни Иисуса, когда в нем ощущалась некая слабость. Сам факт того, что он способен скрываться от недругов, опасаться идти в Иудею и медлить творить чудеса в Галилее, моменты редких сожалений, моление о чаше и, наконец, отчаянный крик на кресте. Все это делало его понятнее и родней в глазах внимающих его проповедям. Слабости сближали и формировали принципиально новое отношение к Богу. Разумная вера в живого, человечного Бога является более действенным способом в борьбе со страхом перед неизвестным будущим.
Христианство впервые ввело в практику исповедь как средство компенсации неполноценности жизни. Христианин обязан регулярно исповедоваться, причем требуется не просто признание греха, а внутреннее раскаяние. Искреннее, глубокое раскаяние – это, прежде всего переоценка событий и намерений. Такая переоценка достигается путем углубленного переживания греховности совершенных поступков. На фоне особым образом организованного и достаточно интимного общения исповедь создает условия для разрядки самых глубоких стрессовых переживаний, за счет этого вытесняются патогенные состояния и восстанавливается ощущение душевного мира, покоя и полноты жизни.
Христианство требовало посильного исполнения заповедей: делай что можешь, но стремись жить по заповедям. При этом милосердие не должно было быть публичным.

 

Состояние одиночества (виды)

Первый вид одиночества связан с преимущественным действием механизмов обособления в психологической структуре личности, крайней формой которых выступает отчуждение: от других людей, норм, ценностей, определенной группы, мира в целом. В данном случае процессы идентификации действуют в пределах «я», человек осознает свое состояние и часто понимает, чем оно обусловлено. Этот вид состояния одиночества получил название «отчуждающее одиночество».
Второй вид обусловлен преимущественным действием механизмов идентификации. Привыкая отождествлять себя с другими людьми, группой, человек постепенно теряет свое «я», которое становится чуждым, непонятным и пугающим. Вследствие «растворения» человека в социуме, обезличенности его общения, отчуждения от себя самого, этот вид одиночества получил название — «диффузное». С точки зрения нормативности, оба этих вида могут иметь любую протяженность в континууме от нормы до «пограничности» в зависимости от глубины переживаний и длительности состояния. Здесь есть прямая закономерность: чем дольше наблюдается неравновесие тенденций, тем глубже состояние одиночества, которое при диффузном варианте может быть и неосознаваемым. Определяющим фактором в обоих случаях выступает отчуждение: в первом — от других, во втором — от себя.
Третий вид одиночества — «диссоциированное». Представляет собой наиболее сложное состояние как по переживаниям, так и по происхождению и проявлениям. Генез его определяется выраженными процессами идентификации и отчуждения и резкой их сменой по отношению даже к одним и тем же людям. Сначала человек отождествляет себя с другим, принимает его образ жизни и, следуя ему, доверяет «как самому себе». Это «как самому себе» составляет основу для понимания психологического генеза данного состояния. После полной идентификации следует резкое отчуждение от того же объекта, что отражает истинное отношение человека к самому себе: одни стороны своей личности он принимает, другие категорически отвергает. Как только проекция этих отверженных качеств находит отражение в объекте идентификации, последний сразу же отвергается весь целиком, т.е. происходит резкое и безоговорочное отчуждение. Чувство одиночества при этом острое, четкое, осознаваемое, болезненное. Данный вид одиночества относится к разряду пограничных состояний, нормального проявления он не имеет.
Четвертый — субъективно позитивный вид одиночества — «управляемое одиночество», или уединенность. Представляет собой вариант переживания психологической отдельности, осознания собственной индивидуальности, автономности, самости. В контексте личностного генеза этот вид обусловлен оптимальным соотношением результатов процессов идентификации и обособления. Это динамическое равновесие можно рассматривать как одно из проявлений психологической устойчивости личности относительно воздействий социума, механизмами которой выступают способность к саморегуляции и рефлексия. Это нормальное состояние нормального одиночества.

 

Сильный язык секса («завалить», «затащить», «поиметь», «трахнуть») обозначает агрессию, обман, манипулирование – все, что угодно, кроме заботы и близости.
Ирвин Ялом

Отношения бывают неудачными, когда человек частично – с другим, а частично еще с кем-то вымышленным.
Спасаясь от одиночества, два индивидуума могут совмещаться как штепсель и розетка. Такие отношения обеспечивают стабильность, однако, подобное устройство отношений не может дать ничего, кроме задержки роста, так как оба партнера знают друг друга лишь частично. Такие отношения напоминают карточный домик, где стены поддерживают друг друга: уберите одного партнера (или укрепите его психотерапией) – и второй падает.
Наш «универсальный конфликт» связан с тем, что мы стремимся быть индивидуальностью, но индивидуальное существование требует от нас признания пугающей изоляции. Слияние с другим устраняет изоляцию радикальным образом – устраняя самосознание. Многие браки распадаются потому, что вместо проявления заботы друг о друге партнеры используют друг друга в качестве средства борьбы со своей изоляцией. Чем более нарушена семья, тем труднее подрастающему поколению ее оставить – оно плохо подготовлено к отделению и цепляется за семью, ища убежища от тревоги изоляции.
Ирвин Ялом

Потеря родителя заставляет нас соприкоснуться с нашей собственной уязвимостью: если наши родители не смогли спасти себя, то кто спасет нас? Если родителей нет – уже никого нет между нами и могилой. Это мы теперь стали барьером между нашими детьми и смертью.
Ирвин Ялом

 

Очень интересное видео про постоянное развитие и невозможность этим удовлетвориться.
Что бы не быть плохим, ты должен.... должен.... должен...

 

Ужас несуществования. Жизнь в пропасти. Непереносимость отношений.

 

О непереносимости "облома". Нетерпимости к тому, что может что то пойти не так, не по плану.

 

Роль спасателя является весьма популярной и привлекательной для тех людей, которые хотят создать о себе хорошее впечатление, быть и казаться добрыми, альтруистичными, всегда готовыми помочь другим. В жизни она проявляется в том, что человек воспитывает в себе качества отзывчивости, выслушивает проблемы своих друзей и знакомых, старается утешить и дать совет, готов сразу же примчаться, если у кого-то случилась беда. "Спасатель" может проявляться широко или узко. Некоторые люди хотели бы спасти всех вокруг, другие ограничиваются исключительно близким кругом или семьёй. И, с одной стороны, в спасателе часто видят хорошего друга или преданного партнёра, но в этой роли есть и обратная сторона.

Психологические механизмы функционирования этой роли таковы, что она является составной частью треугольника Карпмана, который также включает роли преследователя и жертвы. А это означает, что человек, фиксированный в одной из этих ролей, вынужден перемещаться по этому треугольнику и жить в его пределах, то притягивая в свою жизнь фигуры, дополняющие структуру до целого (в случае спасателя это преследователи и жертвы), то обнаруживая себя в двух других альтернативных ролях. Подобное притяжение или переключение происходит отнюдь не мистическим образом и вполне рационально объяснимо: если человеку есть, кого спасать, кто-то в этот момент в роли жертвы, а кто-то другой - в роли преследователя этой жертвы. Например, спасая кого-то от политических преследований, человек и сам подвергается риску, ведь "преследователя" в этой ситуации вряд ли устроит такое положение дел.

Внутреннее переключение между этими ролями происходит за счёт теневых механизмов. Постоянно пребывая в роли спасателя, человек стремится быть сильным, могущественным и контролирующим ситуацию, вытесняя при этом присущие ему слабости, что отправляет его внутреннюю "жертву" в тень, а, значит, способствует её проявлению в самых неожиданных ситуациях. Ведь у каждого, помимо высоких моральных принципов или "миссии", есть и внутренние слабости - нежелание что-то делать, временами нехватка сил, мотивации. Подавляя такие настроения, вечный "спасатель" обрекает себя на теневую позицию жертвы, когда, спасая, затем он начинает предъявлять другим претензии: "Я для вас столько делаю, а вы неблагодарные!". При этом другие могут вовсе не осознавать, как много для них делается, не просить об этом и не нуждаться в этом. Но спасатель, несмотря на "бескорыстные" жесты, внутренне свято уверен в том, что ему должны быть благодарны, заключая при этом манипулятивный, нечестный договор. Он не говорит другим прямо, что за такую-то услугу хотел бы получить нечто другое. Он надеется, что, полностью выкладываясь ради других и помогая им, он всегда может быть уверен в том, что они будут вести себя по отношению к нему аналогичным образом, даже не спрашивая у них, согласны ли они на такую негласную сделку.

В роли спасателя аналогично легко перейти грань между спасателем и преследователем. Ведь порой нам может казаться, что другому человеку нужна помощь, но он этого не понимает, не осознаёт, отрицает её из скромности, и, оказывая эту помощь тайно, либо против воли человека, мы совершаем своего рода насилие. И тогда с навязчивой помощью и поддержкой спасатель начинает преследовать другого человека, не интересуясь тем, насколько эта помощь сейчас нужна, или игнорируя чужое нежелание её принимать. Это может касаться назойливых советов и нравоучений, раскрытия чужих тайн ради чужого блага, принудительных действий в отношении спасаемого, которые игнорируют право последнего на автономию и самостоятельный выбор, а, значит, подвергают сомнению тот факт, что он тоже является человеком со своими личными правами, границами и со своей внутренней активностью. Таким образом, роль спасателя в её гротескных формах превращает других людей в объекты спасения, что препятствует подлинному личностному контакту между спасателем и спасаемыми.

Архетип спасателя притягателен для людей тем, что в христианской культуре он окрашен благородными смыслами, и, выбирая реализацию этого архетипа, человек пытается избежать чувств вины и стыда, почувствовать себя нужным, подключиться к дополнительному внутреннему ресурсу за счёт сильной роли. Аналогично этот архетип позволяет избежать и пугающего столкновения с собственным "я", со своей идентичностью и ответственностью за собственную жизнь. Знать за других, что им нужно, и жить для других, в некотором смысле, проще, чем жить для себя. И, если человек в достаточной мере не знает себя и не понимает, что ему лучше сделать для самого себя, он подменяет это отсутствие внутреннего самосознания тем, что живёт чужими жизнями. Помогая другим, он проживает их судьбы и истории, чувствует себя причастным к чужим успехам, наполняет свою жизнь смыслами, ведь он делает для других что-то полезное, он исключителен, без него никак нельзя обойтись.

Однако такая подмена рано или поздно приводит к выгоранию и психологическому кризису, поскольку у каждого человека свой путь, и ситуация, в которой кто-то идёт чужим путём ради блага другого, изначально является дисгармоничной для обоих. Например, оказывая помощь, "спасатель" может подкреплять чужие деструктивные привычки и паттерны, мешать другому человеку выработать полезные для него навыки, самому набить свои шишки, получить опыт, обрести самостоятельность, что, в конечном итоге является медвежьей услугой. Или выбрать за другого то, что тому не нужно, а затем нести перед ним ответственность и слушать его обвинения.

 

Врач в белом халате, — психологически он так же олицетворяет («носит») персону («маску») медицинской профессии — имеет возможность более успешно и легко проводить обследование телесной деятельности пациента. (Противоположная персона, персона пациента, это как раз та, которую врачам очень трудно примерять к себе, когда они заболевают сами).
Здоровое эго может более или менее успешно усвоить различные роли персоны сообразно текущим потребностям той или иной ситуации. По контрасту с этим тень оказывается столь личной, что она есть нечто, что человек «имеет» (если, конечно, порой, не сама тень имеет эго). Однако бывает и несрабатывание персоны, что зачастую требует психотерапевтического вмешательства. Наиболее известны три случая подобного несрабатывания: 1) эксцессивное развитие персоны, 2) неадекватное развитие персоны и 3) идентификация с персоной до такой степени, что эго ошибочно «чувствует» себя идентичным с первичной социальной ролью. Эксцессивное развитие персоны может продуцировать личность, которая очень точно чувствует социальные роли, но остается с ощущением, что «внутри» никакой реальной личности и нет. Недостаточное развитие персоны продуцирует личность, которая оказывается слишком уязвимой к возможным обидам, травмам и неприятию или оказывается сметаемой людьми, с которыми она взаимодействует. В этих случаях полезными являются обычные формы индивидуальной или групповой психотерапии.
Идентификация с персоной является более серьезной проблемой, в которой недостаточное ощущение своего эго оказывается отделенным от социальной роли персоны, так что любая угроза социальной роли воспринимается как прямая опасность для целостности самого эго. «Синдром пустого гнезда» — тоска и депрессия после того, как дети оставили дом,— невольно обнаруживает сверхидентификацию с персоной родительской опеки и может проявляться как у мужчин, так и у женщин. Человек, чувствующий пустоту и плывущий по течению во всем, за исключением работы, злоупотребляет персоной, соответствующей работе или профессии и, как правило, терпит неудачу на пути к более широкому чувству идентичности и компетентности.


Дж. Холл - Юнгинское толкование сновидений.

 

Индивидуация — центральное понятие в юнговской теории. Оно относится к процессу, в котором тот или иной человек в реальной жизни пытается сознательно понять и развить врожденные индивидуальные потенциалы своей психики. Поскольку архетипические возможности достаточно обширны, любой конкретный процесс индивидуации неизбежно не в силах достичь всего того, что возможно от рождения. Важным фактором поэтому является не номенклатура достижений, а прежде всего степень верности личности самой себе, своим глубинным потенциалам и уж, конечно, не примитивное следование эгоцентрическим и нарцистическим «причудам» или отождествление с коллективными культурными ролями.

Эго может отождествляться со структурами в личном бессознательном, которые не оказываются в согласии с более широким процессом индивидуации. Чаще всего это приводит к неврозу — ощущению раскола, отсутствию адекватных реакций-ответов и чувств. Подобный раскол может порождаться жизнью в семейной роли, предписанной в детстве, как возможной попытке избежать продвижения вперед через жизненные стадии и зафиксироваться на более раннем уровне.

Эго может также «выйти» из соприкосновения со своим процессом индивидуации как результатом отождествления с ролями, предлагаемыми ему в коллективных сферах,— либо с ролями коллективного бессознательного, в которых эго отождествляется с архетипом и впадает в инфляцию, либо с ролями, предлагаемыми в коллективном сознании,— социальными ролями — становясь чем-то, что, даже оставаясь ценным, не соответствует истинной индивидуальной судьбе. Отождествление с социальной ролью (идентификация с персоной), даже если эта роль принята и хорошо вознаграждена в широком общественном спектре, — еще не есть индивидуация. Юнг чувствовал, что Гитлер и Муссолини являются хорошим примером подобной идентификации с фигурами из коллективного бессознательного, ведущими как их самих, так и их нации к трагедии.

Крайность отождествления с архетипической ролью в объективной психике (коллективном бессознательном) приводит к психотической идентификации с фигурой, оказывающейся большей (и менее гуманной), чем эго. Некоторые архетипические идентификации являются смешениями эго с культурным героем или фигурой Спасителя — Христа, Наполеона, матерью мира и т. д. Даже негативная идентификация может достичь архетипических пропорций (негативная инфляция), как, например, у людей с психотической депрессией, чувствующих, что они совершили «непростительный грех», поставив себя, по смыслу, даже выше Божественной власти прощать.

Дж. Холл - Юнгинское толкование сновидений.