"От фантазии к символу: потребности в группе" *** Термин «фантазия» широко используется в психоанализе. Если мы обратимся к психоаналитическому словарю Ж. Лапланша и Ж.-Б. Понталиса, то обнаружим там одно из определений того, что фантазия, фантазм – это воображаемый сценарий, в котором исполняется – хотя и в искаженном защитой виде – то или иное желание субъекта (в конечном счете, бессознательное). В работах Фрейда можно выделить (хотя сам он никогда этого и не делал) различные уровни фантазирования: это уровни сознания, сублимации, бессознательного. Фрейда интересовало, прежде всего, не разграничение этих уровней само по себе, но скорее разнообразные взаимосвязи между ними. Фрейд считает фантазирование той областью, где несложно уловить механизм перехода между различными психическими системами, вытеснение и возврат вытесненного. Фантазии «…вплотную приближаются к сознанию, где пребывают довольно долго – покуда не получат новую порцию нагрузки; как только эта нагрузка превысит определенный уровень, их немедленно отбрасывает прочь от сознания». Представляется поэтому, что фрейдовский подход к фантазиям не только не подчеркивает существенной разницы между бессознательным и сознательным фантазированием, но, напротив, стремится установить между ними переходы и взаимосвязи: «Ясно осознаваемые фантазии извращенцев, которые при благоприятном стечении обстоятельств могут превратиться в поступки, бредовые страхи параноиков, переносящих на других людей собственную враждебность, бессознательные фантазии истериков, раскрываемые психоанализом в симптомах, – все эти образования совпадают по своему содержанию даже в мелочах». Различные продукты воображения и психопатологические структуры, перечисляемые здесь Фрейдом, едины по содержанию, по способу организации и доступны выявлению независимо от того, сознательны они или бессознательны, выражены ли они в поступках или в мыслях, приняты ли они субъектом на свой счет или же перенесены им на других людей. Следовательно, в процессе психоаналитического лечения необходимо выявить за такими проявлениями бессознательного, как сны, симптомы, отыгрывание, навязчивая повторяемость в поведении, лежащие в их основе фантазии. Чем дальше продвигается исследование, тем яснее проступают «отростки» бессознательных фантазмов даже в тех разновидностях поведения, которые, на первый взгляд, никак не связаны с деятельностью воображения и подчиняются лишь требованиям реальности. С этой точки зрения, жизнь субъекта в целом выглядит как модель, приводимая в движение тем, что можно было бы назвать, подчеркивая ее структурирующий характер, фантазматикой. Речь здесь идет и в самом деле не только о тематике, пусть даже и весьма своеобразной для каждого отдельного субъекта, но и о собственной динамике фантазматических структур, которые ищут самовыражения и доступа в сознание и действие, привлекая для этого каждый раз новый материал. Ж. Лапланш и Ж.-Б. Понталис «Словарь по психоанализу».
«Подлинные чувства или фальшконструкции: зачем люди приходят в групповую терапию»? *** "Традиция группанализа неразрывно связана с основополагающей концепцией групповой матрицы З.Г. Фукса, осуществившего творческий синтез собственных идей и представлений своих учителей и коллег. Фукс полагал, что основной биологической единицей является индивидуальный организм, а основной психологической единицей – группа. Он утверждал, что каждый человек фундаментально детерминирован своей семейной группой и обществом, частью которого он является. Индивидуум опутан социальной сетью, состоящей из трансперсональных процессов, проникающих в самую суть каждого человека. Язык, воспринимаемый индивидуумом как его личные мысли, в действительности разделяется им с целой группой. Это обусловлено потребностью человека в коммуникации, выживании и адаптации. Фукс вводит понятие культуры как социально-психологической сети, в которой человек существует без ее ясного осознания, подобно вдыхаемому воздуху. Только при внезапном перемещении в другую культуру становится понятно, насколько сильно зависит от нее чувство безопасности и идентичности человека. Психологические нарушения Фукс рассматривал как результат несовместимости между индивидом и его первичной группой – семьей, выраженной нарушением коммуникации. Первичный конфликт невыразим вербально и проявляется через симптом, который по своей природе аутистичен и, по словам Фукса, «что-то тихо бормочет себе под нос». Разрешение индивидуального конфликта возможно только в социальной сети. Симптом или расстройство могут быть реактивированы в группе и возникают как нарушения в паттернах взаимоотношений в коммуникативном процессе. Пока человек не выразит в благоприятной для коммуникации обстановке то, что скрывается за симптомом, он не получит истинного облегчения. Когда такие паттерны узнаются и анализируются, появляется возможность выхода за их пределы и новые способы реагирования. При этом индивидуум защищается от изменений и пытается восстановить семейную сеть, в которой он вырос. Повторение семейной ситуации рассматривается как основное сопротивление, на него направлены анализ и конфронтация. Фукс постулировал, что хотя каждый член группы показывал отклонения от нормы сообщества, к которому все они принадлежали, коллективно они представляли совершенную норму, от которой каждый по отдельности отклонялся. Центральным в концепции Фукса является понятие групповой матрицы – это фундамент всех отношений и всякой коммуникации, это переплетение интрапсихических, интерперсональных и трансперсональных отношений, в котором индивид оказывается узловым пунктом. Фукс различает базовую, динамическую и личную матрицу. Базовая матрица определяется общим культурным и языковым контекстом, сетью взаимоотношений в обществе. Динамическая матрица это гипотетическая коммуникационная сеть, те отношения, которые возникают в психотерапевтической группе. Каждый член группы своим участием вносит свой вклад в нее и черпает что-то для себя. Личная матрица заключает в себе сеть взаимоотношений конкретного индивидуума, в частности его семейную сеть, которую он привносит в группу, пытаясь разыграть привычные для него взаимоотношения. Групповой процесс Фукс называет «Эго-тренинг в действии», благодаря ему индивид приближается к своей подлинной идентичности, лучше понимает себя и других".
От фантазии к символу: потребности в группе" *** Младенец ведет поиск символов и делает это, чтобы освободиться от болезненных переживаний, Мелани Кляйн видела это с самых ранних стадий. Способность существовать в мире символов, отдаленном от мира физических и биологических объектов, - это признак человеческого развития. Умение переходить к новым, замещающим объектам (символам) стимулируется тревогой, но является также движением развития. Поскольку телесные ощущения (порождающие влечения) представлены как взаимоотношения с объектами, переживания, связанные с частями тела, являются для младенца объектами независимо от действительной причины ощущения. Это психический мир концепций, которые уже являются символами. Внешние объекты уже являются символами и обладают значением только благодаря объектам внутренним. Замена одного объекта другим становится образованием символа, когда нематериальный объект удовлетворения замещает социально одобряемым способом физический объект непосредственного телесного вознаграждения. Символы - это первичное средство Эго в выражении (и внутреннем, и внешнем) бессознательной фантазийной деятельности в любой данный момент. Экстернализация этих фантазий в символической игре и персонификациях обусловлена потребностью дистанцировать внутренние состояния преследования. Фантазийные конфликты с первичными объектами и преследование ими способствуют поиску новых, бесконфликтных отношений с замещающими объектами (символом), что стимулирует поиск другого заместителя. Ист. Словарь кляйнианского психоанализа, ред. Р.Д. Хиншелвуд. "Образование символов" стр. 378
"Свободные ассоциации в группе" *** 2. Психоаналитическая техника игры М. Кляйн “В настоящей работе я собираюсь подробно исследовать различия психической жизни детей и взрослых. Эти различия требуют применения адаптированной к детскому мышлению техники анализа, и я постараюсь наглядно показать, в чем состоит психоаналитическая техника игры, которая в полной мере отвечает этому требованию. С этой целью я привожу далее основные положения, на которых она основана”… “Один из фундаментальных и универсальных механизмов игры состоит в том, чтобы исполняемая роль помогла ребенку разделить в своем творчестве различные идентификации, которые тяготеют к слипанию в единое целое. Распределяя роли, ребенок может исторгнуть отца и мать, чьи образы были абсорбированы им в ходе развития Эдипова комплекса, и чья жестокость причиняет ему теперь страдания изнутри. В результате такого исторжения возникает чувство облегчения - главный источник доставляемого этой игрой удовольствия”... “Во всех случаях, когда я проводила психоанализ, подавляющий эффект чувства вины проявлял себя весьма наглядно, причем, даже в самом раннем возрасте. То, с чем мы здесь столкнулись, соответствует известным нам фактам о строении психики взрослых и тому, что представлено у них под именем Супер-Эго”… “В своих играх дети символически представляют фантазии, влечения и переживания, используя с этой целью архаические, филогенетически приобретенные язык и способ самовыражения. Этот язык, столь хорошо знакомый нам по нашим же сновидениям, в полной мере мы способны понять, только применяя метод, предложенный Фрейдом для распознавания смысла снов. Их символизм имеет общую характерную особенность. Если мы хотим лучше понимать скрытый смысл игры ребенка в соотношении с их общим поведением во время психоаналитических сеансов, мы должны постоянно отслеживать не только то, что именно она символизирует и что заявляется в ней со всей возможной очевидностью, но также и способ репрезентаций и используемые механизмы в преобразовании снов. Мы должны сохранять объективность в том смысле, что в узловой точке, в которой проявляется сущность этих явлений, необходимо все время изучать их во всей совокупности”… “Если мы применяем такую технику, то довольно быстро убеждаемся, что дети проявляют не меньше ассоциативности в различных вариациях своих игр, чем взрослые в отдельных фрагментах своих снов. Детали игры отчетливо указывают путь внимательному наблюдателю, и время от времени, ребенок в открытую высказывает все то, чему можно смело приписать те же значимость и наглядность, что присущи ассоциациям взрослых. Помимо архаичного метода репрезентаций ребенок использует также и другие примитивные механизмы, в частности, он подменяет слова движениями (подлинными предшественниками мыслей). У детей действие играет роль первого плана”… “Подведем итоги: как наиболее важные, так и примитивные аспекты психической жизни детей требуют специальной техники анализа, которая должна быть к ним адаптирована, она состоит в анализе детских игр. С помощью такой техники мы можем достичь глубинного уровня подавленных и отвергаемых переживаний и фиксаций, что позволяет нам оказать фундаментальное воздействие на развитие ребенка. Речь идет всего лишь о различиях в технике, а отнюдь не в основных психоаналитических принципах. Критерии психоаналитического метода, предложенного Фрейдом, а именно: необходимость использовать как отправную точку перенос и сопротивление, обязательное отслеживание инфантильных тенденций, отрицания реальности и его эффектов, амнезий, компульсивных повторений, наконец, требование актуализировать примитивные переживания, как это сформулировано в «Истории инфантильного невроза», - все эти критерии интегрируются и обязательны к применению в технике психоанализа игры. Она сохраняет все общие психоаналитические принципы и приводит к тем же результатам, что и классическая техника. Просто-напросто эта техника адаптирована к мышлению ребенка в том, что касается практических способов и приемов, то есть использования технических средств”… *** “Я уже отмечала выше, что Анна Фрейд и я, как любой, кто анализирует детей, обе мы считаем, что дети не способны и не желают ассоциировать на тот же манер, что и взрослые. Хотелось бы только добавить, что на мой взгляд, они, прежде всего, не могут этого не потому, что не умеют переводить свои мысли в словесную форму, совсем не в том состоит недостаток (он присутствует в сколько-нибудь значительной мере только у самых маленьких детей), но потому, что им противостоит тревога, порождающая сопротивление словесным ассоциациям. Рамки данной статьи не позволяют мне расширить и подробно исследовать эту интереснейшую проблему, я вынуждена ограничиться лишь несколькими краткими примерами из моего опыта в поддержку этой идеи. Репрезентация при помощи игрушек на самом деле соответствует символической репрезентации в целом, так как подразумевает определенную дистанцию по отношению к самому субъекту и служит таким же средством перевести в нее тревогу, как словесное самовыражение. Следовательно, если нам удастся ослабить тревогу и поначалу добиться хотя бы непрямых репрезентаций, мы все же увидим, что затем у нас появилась возможность подойти и к наиболее полному вербальному самовыражению, на какое ребенок способен и подвергнуть его анализу. Далее на основе многочисленных повторений мы сможем убедиться, что в те моменты, когда тревога особенно сильна, непрямые репрезентации вновь выходят на первое место”. *** “Мне хочется также упомянуть ту роль, которую сыграли в моих исследованиях по психоанализу, в получении результатов этой работы два моих учителя – доктор Шандор Ференци (Sandor Ferenczi) и доктор Карл Абрахам (Karl Abraham). Ференци был первым, кто познакомил меня с психоанализом. Он также открыл мне настоящие суть и смысл этой науки. Его глубокое и непосредственное понимание бессознательного и символизма (в психоанализе), его удивительная связь, специфический контакт, который ему удавалось устанавливать с детским сознанием, – все это имело долгосрочное влияние на мое восприятие и понимание психологии маленьких детей. Он также обратил внимание на мою способность анализировать психику ребенка, что вызывало его большой личный интерес, и побудил меня посвятить себя именно этой области психоанализа и психотерапии, которая тогда была еще очень мало исследована. Кроме того, он делал все, что мог, для моего движения в данном направлении, предоставлял огромную поддержку, когда я делала свои первые шаги в этой науке. Именно он заложил основы, на которых я затем проводила аналитические работы. В лице доктора Карла Абрахама мне просто невероятно посчастливилось встретить своего второго учителя, обладавшего способностью воодушевлять своих учеников на приложение всех их усилий, всей энергии на развитие науки психоанализа. По мнению Абрахама, прогресс психоанализа зависит от индивидуального вклада каждого психоаналитика – от ценности его работ, от качеств его характера и от уровня его научных достижений. Я всегда ориентировалась на эти высокие стандарты в своей попытке - стоящей в написании данной книги по психоанализу - вернуть часть того большого долга, который у меня есть перед нашей наукой. Абрахам ясно представлял себе огромный теоретический и практический потенциал психоанализа именно детей. На Первой конференции Немецкого психоаналитического общества в Вюрцбурге в 1924 году, ссылаясь на прочитанный мной доклад о неврозе навязчивых состояний у детей, он произнес слова, которые я никогда не забуду: “Будущее психоанализа лежит в игровых методах”. Изучение того, что происходит в сознании маленького ребенка, привело меня к констатации некоторых фактов, которые на первый взгляд кажутся странными. Но вера Абрахама в мою работу придала мне в то время силы для продвижения по выбранному направлению. Мои теоретические выводы являются естественным развитием его собственных открытий, я надеюсь, что данная книга это покажет”. Ист.: Кляйн М. Детский психоанализ /ООО Издательство “Питер”, 2020г - 590с.
«Подлинные чувства или фальшконструкции: зачем люди приходят в групповую терапию»? *** Я встал и подошел к зеркалу. Я не увидел своего отражения. В мутном стекле отражалась занавеска, угол-печи и вообще много вещей. Но меня в нем не было. — В чем дело?— спросил голос. — Есть вопросы? — Кто это говорит?— спросил я, заглядывая за зеркало. За зеркалом было много пыли и дохлых пауков. А. и Б. Стругацкие "Понедельник начинается в субботу" Многие пациенты приходят к терапевту очень обеспокоенные мыслями о том, что никто больше не мучается так, как они, что только они одни испытывают страхи, страдают от проблем и неприемлемых мыслей, порывов и фантазий. В этом, конечно, есть доля правды, поскольку многие пациенты имеют свои собственные «наборы» воздействующих на них стрессовых факторов и того, что скрыто у них в подсознании. Их чувство собственной уникальности тесно связано с социальной изоляцией, с трудностями, испытываемыми в межличностном общении, с недостижимостью искренности и раскрепощенности в интимных отношениях. В групповой терапии, особенно на ранних ее стадиях, разубеждение пациента в уникальности его проблем является мощным фактором, способным улучшить его состояние. После того как пациент выслушивает других членов группы и обнаруживает, что он не одинок в своих страданиях, он открывается для окружающего мира, и начинается процесс, который можно назвать «Добро пожаловать к людям», или «Мы все в одной лодке», или — более клинически — «Страдание любит компанию». Ни один поступок, ни одна мысль не могут быть совсем недоступны опыту других людей. Я слышал, как члены группы признавались в таких действиях, как инцест, воровство, растрата, убийство, попытка к самоубийству и даже в более ужасных вещах. Но я видел, что остальные члены группы не зарекались от этого. Еще Фрейд отмечал, что стойкие табу (против отцеубийства и инцеста) были созданы именно потому, что подобные импульсы свойственны глубинной природе человека. Этот фактор помощи не ограничивается рамками групповой терапии. Универсальность играет роль и в индивидуальной терапии, несмотря на то что здесь существует меньше возможностей для консенсуса. Однажды я обсуждал с пациентом его шестьсотчасовой опыт индивидуального анализа с другим терапевтом. Когда я спросил его о наиболее важном событии, происшедшем за это время, он вспомнил эпизод, когда он был глубоко огорчен своими чувствами по отношению к матери. Несмотря на противодействие сильных позитивных чувств, его преследовало навязчивое желание ее смерти, поскольку в этом случае он получал очень крупное наследство. Его аналитик прокомментировал это просто: «Похоже, это то, что мы создали». Такое утверждение не только принесло пациенту существенное облегчение, но в будущем дало ему возможность использовать свою амбивалентность для творчества. Несмотря на сложность человеческих проблем, определенные общие знаменатели, несомненно, существуют, и члены терапевтической группы достаточно быстро находят «товарищей по несчастью». Проиллюстрирую это на примере: в течение многих лет я приглашал участников Т-групп[1] (см. главу 14), чтобы привлечь их к задаче «высшей секретности». Членов группы просили анонимно написать на листочке свой главный секрет, — то, чем они совершенно не хотели бы делиться с группой[2]. Секреты оказывались поразительно похожими друг на друга: все они относились к одной из двух доминирующих тем. Самый распространенный секрет — глубокое убеждение в своей неадекватности, — ощущение того, что если бы другие знали автора секрета по-настоящему, то им открылись бы его некомпетентность и интеллектуальная несостоятельность. Чуть реже встречается глубокое чувство отчуждения, люди сообщают, что они не могут по-настоящему заботиться о других людях или любить их. На третьем месте, среди наиболее популярных секретов, стоят различного рода сексуальные секреты, например страх перед гомосексуальными наклонностями. Та же картина наблюдается у тех, кто относится к категории пациентов. Почти всегда переживания пациентов связаны с глубоким беспокойством по поводу чувства собственного достоинства и межличностных отношений. Универсальность, подобно другим лечебным факторам, не может рассматриваться сама по себе. Поскольку пациенты осознают свое сходство с остальными и разделяют их глубинные переживания, они получают пользу от их поддержки и переживают катарсис (см. главу 3, «Групповая сплоченность»). «Групповая психотерапия: Теория и практика» Ялом Ирвин
«До группы: психодинамические процессы вне и внутри круга» *** Сопротивлением в психоанализе именуют все стереотипы поведения, которые направлены против осознания целительных, значимых и симптоматичных конфликтов и их составляющих. Основанием для сопротивления является гордость, чувство собственного достоинства, самолюбие и стыд. Любой человек хочет выглядеть достойным в собственных глазах и в глазах окружающих. Однако порой дело не ограничивается только стыдом, человек ощущает в глубине души чувство вины в связи с возникшим у него предусмотрительным желанием. Таким образом, сопротивление перед осознанием вытесненных сексуальных и агрессивных желаний базируется не только на стыдливости, но и на чувстве вины. Следующим фактором, толкающим клиента на сопротивление психоаналитическому процессу, выявляющему источник недуга, является страх. А именно страх наказания, которое может последовать вслед за откровенным рассказом о сексуальных и агрессивных влечениях, страх перед вполне реальной угрозой того, что психотерапевт чего доброго посчитает желания клиента отвратительными и недопустимыми. Но чаще всего сопротивление возникает из-за того, что клиент боится потерять контроль над собой и слепо следовать своему влечению, будь то агрессивные импульсы или импульсы сексуальные. Психологическая защита Сопротивление обнаружению неприемлемых желаний, продиктованных влечениями, обусловленное чувствами стыда и вины, страхом перед наказанием или боязнью потерять над собой контроль, приводит к тому, что каждый человек сообразно со своими врожденными склонностями и привычками, выработанными воспитанием, формирует собственную своеобразную систему защиты от подобных чувств. Данные системы именуются в психоанализе защитными механизмами. В общих чертах защитные механизмы можно подразделить на две группы: 1. К первой группе относятся защитные механизмы, проявляющиеся при так называемых классических неврозах: истерических расстройствах, фобиях и неврозах навязчивого состояния. При истерических расстройствах преобладающим защитным механизмом является вытеснение, результатом которого оказывается симптом. Иными словами, все вытесненные желания и страхи отражаются на состоянии организма. При фобиях чаще всего проявляется защитный механизм смещения состояния, первоначально возникшего в детстве в связи с пугающей ситуацией, на какой-либо объект, человека и т.д. При неврозе навязчивого состояния запретные, детские желания регрессии от генитальной к анальной стадии психосексуального развития ведут к изоляции от определенного образа и аффекта к переориентации влечения или масштабному смещению недопустимых инстинктивных импульсов на совершенно обычные действия (качестве примера можно привести навязчивое мытье рук). В любом случае защита достигает того, что из сознания искореняются первоначальные желания, требующие удовлетворения. К второй группе относятся защитные механизмы, которые начали привлекать к себе всевозрастающее внимание аналитиков лишь в последние годы и были включены в число так называемых постклассических исследовательских моделей (1). Я же склонен подразделять их на “три формы постклассических неврозов”, а именно: - форма постклассического невроза, сопровождаемого расстройством идентичности, обусловленным “безотцовским обществом”, провоцирующим дефекты в идентификации; - форма “нарцистического”, иначе говоря, “симбиотического” невроза, которая характеризуется тем, что младенческая, симбиотическая связь с матерью сохраняется вплоть до зрелого возраста; - форма постклассического невроза с материнской депривацией, обусловленная “сиротским обществом”, обществом, лишенным материнских черт; возникает как следствие испытанного в детстве недостатка материнской нежности и заботы, сопровождается дефицитом в структуре личности, проявляющимися в виде неуверенности в собственной идентичности, бесчисленных поведенческих расстройств и психосоматических симптомов. авт. И.А. Фурманов, Н.В. Фурманорва «Основы групповой психотерапии», 2004 г.
"Свободные ассоциации в группе" *** 3. Сновидение - как прообраз свободной ассоциации (freier Einfall - "внезапного вторжения"). ..."Маркиз д'Эрвей приписывает уму во время сна всю его свободу действия и внимания, и, очевидно, он считает, что сон является лишь " выключением" пяти чувств восприятия и отрешенности от внешнего мира. Спящий мало отличается от мечтателя, представляющего своим мыслям полную свободу, стараясь отключить восприятия. Всё отличие мысли в бодрствовании от мысли в сновидении состоит в том, что у сновидца идея принимает форму видимую, объективную и очень похожа на ощущения, обусловленные внешними предметами, воспоминания приобретают черты настоящего". "... мнение Бурдаха, согласно которому сновидения представляют собою "естественную деятельность души, не ограниченную силой индивидуальности, не нарушенную самосознанием, а являющуюся живою свободною игрою чувствующих центров". "Предположением, что сновидение доступно толкованию, я вступаю сразу в противоречие с господствующим учением о сновидениях, да и вообще со всеми теориями, за исключением учения Шернера, ибо "истолковывать сновидение" значит раскрыть его "смысл", заменить его чем-либо, что в качестве полноправного и полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов ". " Элемент сновидения означает то, о чём он напоминает. // Техника, излагаемая мною в дальнейшем, отличается от античной техники в этом единственном существенном пункте: она требует от самого сновидящего работы толкования. Она обращает внимание на то, что приходит в голову по поводу того или иного элемента сновидения сновидящему, а не толкователю сновидения". Ист: З. Фрейд, Толкование сновидений, 1900г. *** "...О толковании сновидений я скажу очень немного. Оно далось мне само как первый плод технического нововведения, после того как я, следуя смутному предположению, решился заменить гипноз свободными ассоциациями. Моя любознательность не была с самого начала направлена на понимание сновидений. Мне неизвестны какие-либо влияния, которые привлекли бы мой интерес к сновидениям или вызывали бы во мне ожидания определенных результатов работы. Я едва успел до разрыва моего с Breuer’ом как-то сказать ему одну только фразу, что умею теперь разгадывать сны. Благодаря такому историческому ходу этого открытия символика сновидений оказалась почти последним достижением в моем понимании сновидения, так как ассоциации мало что дают для объяснения символов. Так как я придерживался привычки всегда изучать сначала самые явления, прежде всяких справок о них в книгах, то я мог установить символику сновидения гораздо раньше, чем нашел указания на этот счет в сочинениях Scherner’a. Я оценил в полном объеме это средство выражения сновидения лишь позже, отчасти под влиянием исследований Stekel’я, сначала заслуженного в психоанализе работника, а затем проявившего небрежность. Тесная связь между психоаналитическим толкованием сновидений и некогда столь высоко ценимым в античном мире искусством снотолкования стала мне ясна только много лет спустя. Самую оригинальную и значительную часть моей теории сновидений, объяснение видоизменения сновидения внутренним конфликтом, своего рода внутренней неискренностью, я позже встретил у одного автора, которому была чужда медицина, а не философия, у инженера Роррег’а, опубликовавшего под именем Линкеуза «Фантазии одного реалиста». Толкование сновидений стало для меня утешением и поддержкой в те тяжелые первые годы анализа, когда я должен был осилить в одно и то же время технику, клинику и терапию неврозов. Я был совершенно одинок и часто боялся утратить способность ориентироваться и уверенность в себе среди путаницы возникающих и нагромождающихся трудностей. Проверка моего предположения, что невроз должен быть объяснен посредством анализа, заставляла часто до того долго себя ждать, что это обстоятельство могло сбить с пути; в сновидениях же, в которых можно видеть аналогию симптомам, это предположение находило почти полное подтверждение. Только эти успехи дали мне силу, уверенность и выдержку. Поэтому я привык измерять степень понимания работающего в области психологии его отношением к проблемам толкования сновидений и с удовлетворением заметил, что большая часть противников психоанализа избегала вообще вступать на эту почву или вела себя в высшей степени неловко, когда пыталась это сделать. Мой самоанализ, необходимость которого стала для меня очевидной, я провел с помощью ряда своих сновидений, которые ввели меня во все события моих детских лет. Я еще и до сих пор остаюсь при том мнении, что у человека, имеющего хорошие сны и в достаточной степени нормального, такого рода анализ может быть вполне достаточен...." Фрейд З. К истории психоаналитического движения (1914)
«Подлинные чувства или фальшконструкции: зачем люди приходят в групповую терапию»? *** «В течение последних десятилетий как практики, так и исследователи пытаются найти ответ на вопрос: что делает групповую психотерапию эффективной? К настоящему времени в поисках ответа было выполнено множество исследований путем опроса клиентов, испытавших воздействие групп самого разнообразного характера, групповых терапевтов, а также квалифицированных экспертов. Можно утверждать, что воздействие групповой психотерапии опирается на три важнейших компонента, характеризующих любой психотерапевтический процесс: чувства, мышление и поведение (M.S.Corey, G.Corey, 1987). В психотерапевтических группах терапевт прежде всего побуждает участников группы назвать свои чувства и выразить их. Эмоциональный катарсис составляет важную часть психотерапевтического воздействия, но он во многих случаях недостаточен. Не менее важно понять свою жизненную ситуацию, смысл переживаний. Итак, участники группы должны выполнить и определенную когнитивную работу. Наконец, в определенный момент важнейшим становится реальное действие, поведение, которое и является проводником настоящих терапевтических изменений. Специфическое воздействие групповой психотерапии обычно определяется посредством конкретных терапевтических факторов группы. E.C.Crouch с сотр. (1994) определяет психотерапевтические факторы как "элементы групповой терапии, которые предопределяют улучшение состояния или ситуации пациента; их воздействие обусловливают действия терапевта, других участников группы и самого пациента". История попыток выделения этих факторов насчитывает почти четыре десятилетия. Первая попытка их обобщения была предпринята в 1955 г. представителями психоаналитического направления R.Corsini и B.Rosenberg (1992). Они проанализировали 300 статей, появившихся до 1955 г., в которых обсуждались факторы групповой психотерапии, и выделили 175 таких факторов. Авторы их объединили в 9 важнейших категорий, которые стали основой более поздних "каталогов" психотерапевтических факторов группы: 1. Взаимопонимание (сплоченность) группы. 2. Универсализация (универсальность). 3. Исследование реальности (охватывает элементы коррекции опыта первичной семьи и межличностного обучения). 4. Альтруизм. 5. Перенос (охватывает элементы межличностного обучения, сплоченность группы и имитационного поведения). 6. Терапия наблюдением (имитационное поведение). 7. Взаимодействие (охватывает элементы межличностного обучения и сплоченности группы). 8. Интеллектуализация (охватывает элементы информирования). 9. "Проветривание" (катарсис). Спустя три десятилетия I.D.Yalom (1985), обобщив свои собственные исследования и исследования других авторов, выделил 11 основных терапевтических факторов. В настоящее время на этот "каталог" ссылается большинство исследователей и практиков групповой психотерапии. 1. Поощрение надежды. 2. Универсальность. 3. Информирование. 4. Альтруизм. 5. Коррекция опыта первичной семьи. 6. Совершенствование социальных навыков. 7. Имитационное поведение. 8. Межличностное изучение. 9. Сплоченность группы. 10. Катарсис. 11. Экзистенциальные факторы. B.Bloch и Е.Crouch (1985), по существу соглашаясь с классификацией I.Yalom, в список психотерапевтических факторов не включают факторы коррекции опыта первичной семьи и экзистенциальные факторы, однако дополнительно выделяют факторы инсайта и раскрытия». [1] *** «Границы, проводимые между различными терапевтическими факторами, произвольны; хотя я рассматриваю каждый из них в отдельности, все они взаимозависимы и ни один не возникает и не действует в отрыве от других. Кроме того, эти факторы могут представлять разные части процесса изменения; одни из них (например, универсальность переживаний) принадлежат к сфере того, чему пациент обучается; другие (такие, как развитие навыков социализации) - к изменениям в его поведении; и третьи (такие, как сплоченность группы) правильнее будет охарактеризовать как предпосылки изменения. Несмотря на то что в психотерапевтических группах всех типов действуют одинаковые терапевтические факторы, характер их взаимодействия и <удельный вес> каждого могут существенно варьировать от группы к группе. Более того, в одной и той же группе благоприятными для пациентов могут оказаться достаточно различающиеся наборы терапевтических факторов. По окончании курса групповой терапии пациенты могут рассказать, какие из терапевтических факторов они считают наиболее, а какие - наименее полезными; или в процессе терапии они могут дать оценку самым значимым аспектам каждой встречи группы. И все же оценки пациента будут неполными и неточными. Разве не может быть так, что он в первую очередь заострит внимание на поверхностных аспектах терапевтического процесса, а глубинные целительные процессы, находящиеся за пределами его осознания, проигнорирует? Разве на его реакции не окажут влияние разнообразные, трудно поддающиеся контролю факторы? К примеру, оценки пациентов порой искажаются под влиянием характера их отношения к терапевту или к группе. (Группа исследователей продемонстрировала это, проведя собеседования с пациентами через четыре года после завершения курса. По прошествии этого срока пациенты обнаружили гораздо большую, нежели во время первого собеседования - непосредственно после окончания терапии - склонность подчеркивать бесполезные или даже вредные элементы своего группового опыта). Исследования также показывают, что порой пациенты оценивают положительно одни факторы, а психотерапевты или внешние наблюдатели за работой группы-совершенно другие. Более того, на оценку пациентами терапевтических факторов влияет и множество запутывающих обстоятельств: к примеру, длительность лечения и уровень функционирования пациента, тип группы (т. е. амбулаторная, стационарная, дневного стационара, краткосрочной терапии), возраст и диагноз пациента, а также приверженность руководителя группы к определенной школе". Другая причина, которая осложняет поиск общих терапевтических факторов - это степень различия в восприятии и переживании одного и того же события разными пациентами. Каждое данное переживание может быть важным или полезным для одних и совершенно безразличным или даже вредным для других. Несмотря на все ограничения, отзывы пациентов являются богатым и сравнительно незамутненным источником информации. В конце концов, это их переживания, их и больше ничьи. И чем дальше мы уходим от переживаний пациентов, тем более умозрительными становятся наши выводы. Если быть окончательно точным, то да, действительно существуют аспекты процесса изменения, которые пациент не осознает. Однако из этого не следует, что можно пренебрегать тем, о чем он говорит». [2] 1. Ист. Кочюнас Р. Психотерапевтические группы: теория и практика/ М.: "Академический Проект", 2000 2. Ист. Ялом И. Теория и практика групповой психотерапии /М.: «Апрель-Пресс, Эксмо-Пресс», 2001
«До группы: психодинамические процессы вне и внутри круга» *** Один из последователей М. Кляйн, Уилфред Байон, применил теорию объектных отношений для непосредственного изучения групповых процессов, создав модель «группы как целого», известную также под названием Тавистокской модели. Прежде всего Байон предположил существование некоего группового мышления — коллективной психической активности, которая объединяет группу в единое целое, даже несмотря на то что ее члены могут этого не предполагать и не осознавать. Групповое мышление является своеобразным контейнером, содержание которого формируется единодушным мнением, волевым решением или желанием группы в каждый конкретный момент. Сами члены группы свой вклад в такое формирование вносят преимущественно анонимно и неосознанно. В связи с этим групповое мышление может находиться в конфликте с желаниями и мнениями отдельных индивидов и может вызывать у них самые разнообразные чувства (неловкости, гнева, страха и др.). Взаимодействие между групповым мышлением и желаниями отдельных индивидов приводит к формированию групповой культуры, которая включает в себя: 1) структуру, приобретенную группой на данный момент, 2) задачи, которые она предполагает решать, и 3) организацию, которую она принимает для этой цели. По типу организации и способу решения поставленных задач Байон подразделял группы на «рабочие группы» и «группы базового допущения». [Что, по мнению И. Романова, приблизительно соответствует двум функциям группы, выделенным З. Фрейдом.] Под рабочей группой (W) понималась такая группа, которая ориентирована на восприятие реальности, способна вести диалог, терпеть фрустрации и решать проблемы, стоящие перед группой в целом и каждым участником в отдельности. Однако рабочая группа постоянно испытывает негативное влияние со стороны «иных психических феноменов». Группа базового допущения прежде всего направлена на защиту от примитивных эмоциональных переживаний, имеющих по сути психотическую природу. Так, в определенные моменты развития группы ее участники могут пережить чувства преследования, тотального контроля, диссоциации и многие другие феномены, свойственные примитивным защитным механизмам. [О. Кернберг отмечает, что подобные регрессивные формы переживаний могут нарастать по мере увеличения группы.] Байон описал три типа повторяющихся эмоциональных состояний, пронизывающих все взаимодействия в группе: 1) агрессивность, враждебность и страх; 2) оптимизм и полное надежд ожидание; 3) беспомощность или благоговение. На основе этого он выдвинул постулат, согласно которому в каждом из описанных эмоциональных состояний группа действовала так, как будто ее участников объединяло некоторое общее убеждение, в которое уходили корнями и их аффекты. Эти специфические формы группового функционирования получили название «базовые допущения» (basic assumptions). [Эмоции, связанные с базовыми допущениями, могут быть описаны общими терминами тревоги, страха, любви, сексуальности, ненависти и т. п. Однако в зависимости от типа базового допущения их качественная характеристика существенно различается.] +При базовом допущении зависимости (baD — basic assumptions of dependence) группа ведет себя таким образом, будто участники собрались, чтобы положиться на внешний объект, который способен удовлетворить все их желания и потребности, и прежде всего потребность в безопасности и поддержке (как будто они представляют собой «незрелый организм»). Иными словами, речь идет о слепой вере в некое божество, чья доброта, сила и мудрость не подвергаются никакому сомнению. Культура зависимой группы основана на том, что роль такого внешнего объекта приписывается психотерапевту (или демонстрирующему свои лидерские качества участнику). В группе возникает убеждение, что вся работа должна быть выполнена им. Группа может пассивно и некритично организовываться «подобно ученику рядом с профессором, от которого она ожидает инструкций или от которого она может их требовать. Она может функционировать также подобно группе последователей идеи или личности, положительные качества которых не подвергаются сомнению, или подобно группе детей, ожидающих, что их будут учить индивидуально и по очереди» (Гринберг, Сор, де Бьяченди). ист.
От фантазии к символу: потребности в группе" *** Уилфред Бион рассматривает мышление как активность, которая первоначально была процедурой, направленной на освобождение психики от добавочного раздражения. Механизм, лежащий в ее основе, был описан Мелани Кляйн как проективная идентификация. Эта теория включает признание всемогущественной фантазии о возможности отколоть временно нежелательные (хотя иногда и значимые) части личности и вложить их в объект... Пациент, в поведении которого отмечено действие этой всемогущей фантазии, способен на такое поведение в реальности, которое является аналогом этой фантазии. Аналитик должен замечать и интерпретировать действие фантазии как психического феномена, выводимого на основании свидетельств, и видеть признаки того, что пациент в достаточной мере приспособлен к реальности и в состоянии манипулировать своим окружением таким образом, чтобы фантазия проективной идентификации воплотилась в реальности. Умение пациента приспособить свою всемогущественную фантазию проективной идентификации к реальности непосредственно связано с его способностью терпеть фрустрацию. Чем меньше он может терпеть фрустрацию, тем меньше воплощение всемогущественной фантазии проективной идентификации будет иметь реальных оснований. Аналитик, осуществляющий терапию взрослого пациента, может осознавать что-то из того, чего не осознает пациент. Похожим образом мать может замечать психическое состояние своего младенца, прежде чем младенец сможет его осознать, как, например, в случае, когда ребенок демонстрирует потребность в пищи, прежде чем он может осознать эту потребность. Предположим, что в реальности "грудь" питает ребенка не только молоком, но также и ощущением безопастности, тепла, благополучия и любви. Грудь является объектом потребности младенца в получении молока и хороших внутренних объектов. Младенцу не приписывается понимание этой потребности, младенцу приписывается понимание неудовлетворенной потребности. Можно сказать что младенец переживает фрустрацию, если предположить существование некоторого аппарата, переживающего фрустрацию. Фрейдовская концепция сознания, в которой он рассматривается "как орган чувств для восприятия психических качеств", предлагает такой аппарат. Бион использует понятие мечтание, обозначающее такое состояние психики, которое открыто для получения любых "объектов" от любимого объекта и поэтому способно к восприятию проективных идентификаций младенца вне зависимости от того, ощущаются они младенцем как хорошие или как плохие. Младенец, способный терпеть фрустрацию, может позволить себе обладать чувством реальности и подчиняться принципу реальности. Если его нетерпимость выходит за определенные рамки, то запускаются механизмы всемогущества, а именно - проективная идентификация. Она может рассматриваться как реалистичная, если предполагается, что способность мыслить понимается как средство смягчения фрустрации, при доминировании принципа реальности. Ее эффективность зависит от способности матери мечтать. Если мать не способна к этому, то далее бремя возлагается на способность младенца терпеть фрустрацию самой мысли. Бион предполагает, что проективная идентификация является ранней формой того, что позже будет называться способностью к мышлению. Младенец, обладающий выраженной способностью терпеть фрустрацию, способен пережить тяжелое испытание, когда мать не может мечтать и, значит, удовлетворять его психические потребности. Ист. У.Бион "Научение через опыт переживания"
"Свободные ассоциации в группе" *** 1."Свободная ассоциация (free association). "Сделанный Бриллем ошибочный перевод фрейдовского «freier Einfall», который, однако, оказался приемлемым термином в английском языке. «Einfall» означает «внезапное вторжение», «внезапная идея», а отнюдь не «ассоциация», тогда как понятие относится к идеям, возникающим спонтанно, без напряжения. При использовании в качестве специального термина «свободная ассоциация» означает способ мышления пациента, поощряемый предписанием аналитика подчиняться «основному правилу», т.е. свободно, без утаивания высказывать свои мысли, не пытаясь при этом сосредоточиться. Техника свободной ассоциации основывается на трех положениях: а) что мысль склонна следовать в направлении того, что значимо; б) что потребности пациента в лечении и осознание, что его лечат, направят его ассоциации на то, что значимо, за исключением тех ситуаций, когда действует сопротивление; и в) что сопротивление становится минимальным при расслаблении и максимальным при сосредоточенности. Именно принятие Фрейдом техники свободной ассоциации позволило ему отказаться от гипноза. Сопротивление проявляется во время аналитических сессий как неспособность пациента свободно ассоциировать. Некоторые считают, что аналитическая техника полностью зависит от свободной ассоциации и от появления в результате этого процесса соответствующего патогенного «материала», но это является чрезмерным упрощением проблемы, поскольку: а) аналитик делает интерпретации, и последующие высказывания пациента являются ассоциациями на его вмешательство и потому не свободны; б) вмешательства аналитика вынуждают пациента внимательно рассматривать свои свободные ассоциации, идентифицируясь с аналитиком, т.е. пациент одномоментно или в быстром чередовании занят двумя вещами: свободной ассоциацией и рефлексией. Говоря другими словами, пациент качается между состояниями то субъекта, то объекта своего опыта, и в какие-то моменты он освобождает свои мысли, с тем чтобы тут же установить за ними наблюдение. См. также расщепление.." Ист: Райкрофт Чарльз - "Критический словарь психоанализа". *** - Чарльз Фредерик Райкрофт (09.09.1914 - 24. 05.1998). Британский психиатр и психоаналитик. Автор ряда известных книг, включая «Критический словарь психоанализа» (1968), "Воображение и реальность" (1968), «Невинность сновидений» (1979) и «Психоанализ и не только» (1985). Он начал свое аналитическое обучение (наряду с медицинским и психиатрическим обучением) в Британском психоаналитическом обществе в 1937 году; свою частную практику в качестве аналитика с 1948 года, продолжая принимать пациентов вплоть до своей смерти в 1998 году. Однако к концу 1950-х годов Райкрофт пришел в смятение из-за соперничества между фракциями кляйнианцев и фрейдистов. Он был критиком современного психоанализа, считая его жестким и шаблонным. Он считал, что идеал рациональности, предложенный современной психиатрией, отчуждает взрослого от его или ее внутренних творческих процессов. Его работа с анализом сновидений подчеркивала положительные аспекты воображения, что воображение может быть полезным для психического развития. В 1968 году он ушел из Британского психоаналитического общества, говоря о том, что «реальная власть в обществе принадлежит людям, ценности которых я не одобрял ... их способы ведения бизнеса и участия в спорах были совершенно чужды для меня». Для Райкрофта сутью терапии был поиск смысла, - но такого, который опирался бы на биологию. Он сопротивлялся идее аналитика как отстраненного наблюдателя, и подчеркивал, что отношения между терапевтом и пациентом - это решающий лечебный элемент..." "Общий обзор некоторых наиболее важных идей Райкрофта, включая его описание символизации и роли опоры, а также интерпретации как мутирующего агента в аналитической ситуации, можно найти в сборнике британской теории объектных отношений Райнера (1990). «Введение в психоанализ и не только» Питера Фуллера 1985 года заслуживает внимательного прочтения; Тернер (2002) предлагает точный отчет о вкладе Райкрофта в теорию иллюзий; и Пирсон (2004) предоставляет полезный, хорошо осведомленный сборник статей о жизни и работе Райкрофта. Кроме того, Питер Рудныйски (2000) представляет интервью с Райкрофтом, в котором он (Райкрофт) подчеркивает то, что можно рассматривать как его фундаментальную точку зрения, а именно, что «психоанализ действительно касается значения, а не причинно-следственной связи вещей» (2000, стр. 74)". Ист: Райкрофт Чарльз "Критический словарь психоанализа". Изд: ВЕИП, 1995г.
"Свободные ассоциации в группе" *** 3. Забывание “…Прошлым летом я возобновил – опять-таки во время вакационного путешествия – знакомство с одним молодым человеком, университетски образованным, который, как я вскоре заметил, читал некоторые мои психологические работы. В разговоре мы коснулись – не помню уже почему – социального положения той народности, к которой мы оба принадлежим, и он, как человек честолюбивый, стал жаловаться на то, что его поколение обречено, как он выразился, на захирение, не может развивать своих талантов и удовлетворять свои потребности. Он закончил свою страстную речь известным стихом из Виргилия, в котором несчастная Дидона завещает грядущим поколениям отмщение Энею: «Exoriare»[1]… и т. д. Вернее он хотел так закончить; ибо восстановить цитату ему не удалось, и он попытался замаскировать явный пропуск при помощи перестановки слов: «Еxoriare(e) ex nostris ossibus ultor!». В конце концов, он с досадой сказал мне: «Пожалуйста, не стройте такого насмешливого лица, словно бы вы наслаждаетесь моим смущением; лучше помогите мне. В стихе чего-то не хватает. Как он, собственно, гласит в полном виде?» «Охотно», – ответил я и процитировал подлинный текст: «Exoriare(e) aliquis nostris ex ossibus ultor!”. «Как глупо позабыть такое слово! Впрочем, вы ведь утверждаете, что ничего не забывается без основания. В высшей степени интересно было бы знать, каким образом я умудрился забыть это неопределенное местоимение „aliquis“ (некий)». Я охотно принял вызов, надеясь получить новый вклад в свою коллекцию. «Сейчас мы это узнаем, – сказал я ему, – я должен вас только попросить сообщить мне откровенно не критикуя все, что вам придет в голову, лишь только вы без какого-либо определенного намерения сосредоточите свое внимание на позабытом слове» (Это обычный путь, чтобы довести до сознания скрытые от него элементы представлений). «Хорошо. Мне приходит в голову курьезная мысль: расчленить слово следующим образом: a и liquis». «Зачем?» – «Не знаю». – «Что вам приходит дальше на мысль?» – «Дальше идет так: реликвии, ликвидация, жидкость, флюид. Дознались вы уже до чего-нибудь?». «Нет, далеко еще нет. Но продолжайте». Я думаю, – продолжал он с ироническим смехом, – о Симоне Триентском, реликвии которого я видел два года тому назад в одной церкви в Триенте. Я думаю об обвинении в употреблении христианской крови, выдвигаемом как раз теперь против евреев, и о книге Kleinpaul'а, который во всех этих якобы жертвах видит новые воплощения, так сказать, новые издания Христа». «Эта мысль не совсем чужда той теме, о которой мы с вами беседовали, когда вы позабыли латинское слово». «Верно. Я думаю, далее, о статье в итальянском журнале, который я недавно читал. Помнится она была озаглавлена… Что говорит св. Августин о женщинах? Что вы с этим сделаете?». Я жду. «Ну теперь идет нечто такое, что уже, наверное, не имеет никакого отношения к нашей теме». «Пожалуйста, воздержитесь от критики и…» «Знаю. Мне вспоминается чудесный старый господин, с которым я встретился в пути на прошлой неделе. Настоящий оригинал. Имеет вид большой хищной птицы. Его зовут, если хотите знать, Бенедикт». «Получаем, по крайней мере, сопоставление святых и отцов церкви – св. Симон, св. Августин, св. Бенедикт. Один из отцов церкви назывался, кажется, Ориген. Три имени из перечисленных встречаются в наше время, равно как и имя Paul (Павел) из Kleinpaul». «Теперь мне вспоминается святой Януарий и его чудо с кровью – но мне кажется, что это идет дальше уже чисто механически». «Оставьте; и святой Януарий, и святой Августин имеют оба отношение к календарю. Не напомните ли вы мне, в чем состояло чудо с кровью святого Януария?» «Вы, наверное, знаете это. В одной церкви в Неаполе хранится в склянке кровь св. Януария, которая в определенный праздник чудесным образом становится вновь жидкой. Народ чрезвычайно дорожит этим чудом и приходит в сильное возбуждение, если оно почему-либо медлит случиться; как это и было раз во время французской оккупации. Тогда командующий генерал – или, может быть, это был Гарибальди? – отвел в сторону священника и, весьма выразительным жестом указывая на выстроенных на улице солдат, сказал, что он надеется, что чудо вскоре совершится…» «Ну, дальше? Почему вы запнулись?» «Теперь мне действительно пришло нечто в голову… Но это слишком интимно для того, чтобы я мог рассказать… К тому же я не вижу никакой связи и никакой надобности рассказывать об этом». «О связи уже я позабочусь. Я, конечно, не могу заставить вас рассказывать мне неприятные для вас вещи; но тогда уже и вы не требуйте от меня, чтобы я вам объяснил, каким образом, вы забыли слово „aliquis“. «В самом деле? Вы так думаете? Ну так я внезапно подумал об одной даме, от которой я могу получить известие, очень неприятное для нас обоих». «О том, что у нее не наступило месячное нездоровье?» «Как вы могли это отгадать?» «Теперь это уже не трудно, вы меня достаточно подготовили. Подумайте только о календарных святых, о переходе крови в жидкое состояние в определенный день, о возмущении, которое вспыхивает, если событие не происходит, и недвусмысленной угрозе, что чудо должно совершиться, не то… Вы сделали из чуда св. Януария прекрасный намек на нездоровье вашей знакомой». «Сам того не зная. И вы думаете действительно, что из-за этого тревожного ожидания я был не в состоянии воспроизвести словечко aliquis?» «Мне представляется это совершенно несомненным. Вспомните только ваше расчленение a – liquis и дальнейшие ассоциации реликвии, ликвидации, жидкость… Я мог еще включить в комбинацию принесенного в жертву ребенком св. Симона, о котором вы подумали в связи со словом религия». «Нет уже, не надо. Я надеюсь, что вы не примите всерьез этих мыслей, если даже они и появились у меня действительно. Зато я должен вам признаться, что дама, о которой идет речь, итальянка и что в ее обществе я посетил Неаполь. Но разве все это не может быть чистой случайностью?» «Можно ли это объяснить случайностью, я предоставлю судить вам самим. Должен только вам сказать, что всякий аналогичный случай, подвергнутый анализу, приведет вас к столь же замечательным „случайностям“…”. Ист.: З.Фрейд. Психопатология обыденной жизни. 1901г. *** “Мы отметим, однако, далеко не все особенности этого феномена. Хочу указать еще, что забывание имен в высокой степени заразительно. В разговоре между двумя людьми иной раз достаточно одному сказать, что он забыл то или иное имя, чтобы его позабыл и второй собеседник. Однако там, где имя забыто под такого рода индуцирующим влиянием, оно легко восстанавливается”. Ист.: З.Фрейд. Психопатология обыденной жизни. 1901г.
«Подлинные чувства или фальшконструкции: зачем люди приходят в групповую терапию»? *** Новый друг обогащает нашу душу не столько тем, что он отдает нам себя, сколько тем, что заставляет нас открыть в себе самих себя Мигель де Унамуно "...В любой группе можно обнаружить черты психический активности. Любая группа, даже самая безобидная, собирается вместе, чтобы кое-что «осуществить». В этой активности все члены группы кооперируются друг с другом, в зависимости от способностей каждого. Эта кооперация осуществляется добровольно и зависит от того, что конкретные индивидуумы обладают некоторыми более или менее выраженными способностями. Участвовать в такого рода активности могут только индивиды с многолетним периодом научения и способностью к накоплению опыта, появляющихся у них в процессе психического развития. Так как такая активность направление на разрешение какой-либо задачи, то она связана с реальностью, а методы разрешения проблем будут отличаться рациональностью и потому, хотя и в всё ещё зачаточной форме, ─ научными. Приметы такой активности схожи с теми, которые Фройд (1911) приписывает сфере Я. Эту грань психической активности в группе я назвал «рабочей группой». Выражение «рабочая группа» обозначает только определённый вид психической активности, но не людей, посвящающих себя таковой. Когда пациенты встречаются на сеансе групповой терапии, то всегда можно заметить, что часть психической активности направлена на разрешение проблем, из-за которых отдельные члены группы пытаются найти для себя помощи. ... Первая основная предпосылка состоит в том, что группа собралась, чтобы предоставить себя в руки руководителя, от которого можно получить защиту и питание – материальное и духовное. Выражаясь подобным образом первую основную предпосылку можно рассматривать как повторение моего примечания: члены группы допускают, что «они собрались, чтобы полечиться у меня» - с одним только отличием, что вторая формулировка метафорически приукрашена. Но самое главное тут это то, что основная предпосылка может быть понята только тогда, когда моя формулировка будет приниматься дословно, не метафорически. ... Теперь я должен перейти ко второй из основных предпосылок. Как и первая, она соответствует той цели, из-за которой группа и собралась. Впервые я обратил внимание на неё на одном из сеансов, в котором мужчина и женщина спорили друг с другом, явно забыв об остальной группе. Остальные члены группы то и дело обменивались взглядами, по которым было видно, что речь здесь шла о любовных отношениях; но совершенно серьёзно к этому никто не относился, да и внешнее содержание разговора вряд ли существенно отличалось от других разговоров в группе. Но я обратил внимание на следующее: обычно отдельные члены группы довольно болезненно реагировали на любое отклонение от активности, рассматривающейся как терапевтическая, что на этом этапе развития группы подразумевало, что кто-то выговаривался и получал «истолкование» от меня или другого участника группы. Но теперь ничем противоестественным не казалось то, что эта пара одна отвлекла на себя внимание всех. Позднее стало ясно, что не имеет особого значения пол партнёров для общей предпосылки, в ходу здесь было образование пары. Эти сеансы имели своеобразный, переполненный надеждами, заинтриговывающий характер, этим они существенно отличались от обычных сеансов со скукой и фрустрацией. ... Третья основная предпосылка говорит о том, что группа встречается для того, чтобы с чем-то сражаться или бежать от чего-то. К тому и другому группа подготовлена по-разному. Такое состояние сознания я называю «группа борьбы-бегства»." Bion, Wilfrid Ruprecht. Group Dynamics: a Re-view // International Journal of Psycho-Analysis. - XXXIII. Перевод сделан по книге Bion W. Experiences in Groups and other Papers. London: Tavistock Publs. 1961 г.
От фантазии к символу: потребности в группе" *** Символизм является основой всех сублимаций и любого таланта, поскольку путем символического уравнивания вещи, деятельности и интересы становятся предметом либидинозных фантазий. "Значение символообразования в развитии Эго". Работа Мелани Кляйн 1930 года, в которой свой подход она основывает на предположении того, что существует некая ранняя стадия психического развития, на которой садизм активизируется во всех различных источниках либидинозного удовольствия. Объектами садистических атак ребенка оказывается и отец, и мать, на которых в фантазиях нападает. Атаки дают толчок тревоге о том, что субъект будет наказан родителями, вследствии интроекции объектов эта тревога становится интернализованной и направляется на ранее Супер Эго. Эти ситуации тревоги на ранних стадиях психического развития являются самыми глубокими и переполняющими. Не до конца развитое Эго сталкивается с задачей, которая на этой стадии совершенно неразрешима - с задачей овладеть самой серьезнейшей тревогой. Достаточное количество тревоги - необходимое основание для избытка символообразования и фантазии. Если тревога должна быть удовлетворительно переработана, если основная фаза должна иметь благоприятных исход и если развитие Эго должно быть успешным, необходима адекватная способность Эго переносить тревогу. Ист. Психоаналитические труды Мелани Кляйн, том 2
"Свободные ассоциации в группе" *** 3. Покрывающие воспоминания - как свободные ассоциации “…Безразличные воспоминания детства обязаны своим существованием известному процессу смещения, они замещают в репродукции другие, действительно значимые впечатления, воспоминания о которых можно вывести из них путем психического анализа, но которые не могут быть воспроизведены непосредственно из-за сопротивления. Так как они обязаны своим сохранением не своему собственному содержанию, а ассоциативной связи этого содержания с другими – вытесненными, то их можно с полным основанием назвать «покрывающими воспоминаниями»”. “…Мне важно только подчеркнуть, что забывание собственных имен с ошибочным припоминанием и образование покрывающих воспоминаний – процессы однородные”. “На мой взгляд, мы слишком равнодушно относимся к фактам младенческой амнезии – утрате воспоминаний о первых годах нашей жизни и благодаря этому проходим мимо своеобразной загадки. Мы забываем о том, какого высокого уровня интеллектуального развития достигает ребенок уже на четвертом году жизни, на какие сложные эмоции он способен; мы должны были бы поразиться, как мало сохраняется обычно из этих душевных событий в памяти в позднейшие годы; тем более, что мы имеем все основания предполагать, что эти забытые переживания детства отнюдь не проскользнули бесследно в развитии данного лица; напротив, они оказали влияние, оставшееся решающим и в последующее время. И вот несмотря на это несравненное влияние они забываются!…” “На одном только примере я хотел бы показать, какой смысл может получить благодаря аналогичной обработке детское воспоминание, до того не имевшее, казалось бы, никакого смысла. Когда я на 43-м году жизни начал уделять внимание остаткам воспоминаний моего детства, мне вспомнилась сцена, которая давно уже (мне казалось – с самых ранних лет) время от времени приходила мне на ум и которую надо было отнести, на основании вполне достаточных признаков, к исходу третьего года моей жизни. Мне виделось, как я стою, плача и требуя чего-то, перед ящиком, дверцу которого держит открытой мой старший (на 20 лет) сводный брат; затем вдруг вошла в комнату моя мать, красивая, стройная, как бы возвращаясь с улицы. Этими словами я выразил наглядно представленную мне сцену, о которой я больше ничего не мог бы сказать. Собирался ли брат открыть или закрыть ящик (когда я первый раз сформулировал это воспоминание, я употребил слово «шкаф»), почему я при этом плакал, какое отношение имел к этому приход матери – все это было для меня темно; я склонен был объяснить эту сцену тем, что старший брат чем-нибудь дразнил меня и это было прервано приходом матери. Такие недоразумения в сохранившейся в памяти сцене из детства нередки: помнишь ситуацию, но в ней нет надлежащего центра: не знаешь, на какой из ее элементов должен быть сделан психический акцент. Аналитический разбор вскрыл передо мной совершенно неожиданный смысл картины. Я не нашел матери, во мне зашевелилось подозрение, что она заперта в этом ящике или шкафу, и потому потребовал от брата, чтобы он открыл его. Когда он это сделал и я убедился, что матери в ящике нет, я начал кричать; это тот момент, который закреплен в воспоминании и за которым последовало успокоившее мою тревогу или тоску появление матери. Но каким образом пришла ребенку мысль искать мать в ящике? Снившиеся мне в то же время сны смутно напоминали мне о няньке, о которой у меня сохранились еще и другие воспоминания, о том, например, как она неукоснительно требовала, чтобы я отдавал ей мелкие деньги, которые я получал в подарок, – деталь, которая, в свою очередь, может претендовать на роль воспоминания, «покрывающего» нечто позднейшее. Я решил облегчить себе на этот раз задачу истолкования и расспросил мою мать – теперь уже старую женщину – об этой няньке. Я узнал многое, в том числе и то, что она, умная, но нечестная особа, во время родов моей матери украла у нас в доме множество вещей и по настоянию моего брата была предана суду. Это указание разъяснило мне сразу, словно каким-то озарением, смысл рассказанной выше сцены. Внезапное исчезновение няньки не было для меня безразличным; я обратился как раз к этому брату с вопросом о том, где она, вероятно, заметив, что в ее исчезновении он сыграл какую-то роль; он ответил мне уклончиво, игрой слов, как это он любит делать и сейчас: «Ее заперли в ящик». Ответ этот я понял по-детски, буквально, но прекратил расспросы, потому что ничего больше добиться не мог. Когда немного времени спустя я хватился матери и ее не было, я заподозрил брата в том, что он сделал с ней то же, что и с нянькой, и заставил его открыть мне ящик. Я понимаю теперь, почему в передаче этого зрительного воспоминания детства подчеркнута худоба матери; мне должен был броситься в глаза ее вид только что выздоровевшего человека. Я 2,5 годами старше родившейся тогда сестры, а когда я достиг трехлетнего возраста, прекратилась наша совместная жизнь со сводным братом”. Ист.: З.Фрейд. Психопатология обыденной жизни. 1901г.
«Подлинные чувства или фальшконструкции: зачем люди приходят в групповую терапию»? *** Альтруизм как терапевтический фактор групповой терапии «C.Crouch указывает, что альтруизм появляется в группе тогда, когда участники оказывают поддержку, утешают друг друга, делятся своими проблемами, стараются быть полезными и нужными друг другу, забывают о себе, жертвуют собой ради других. Это уникальный, свойственный только группе психотерапевтический фактор. Нередко в начале работы группы участники, услышав от терапевта, что они во многом могут помочь друг другу, бывают удивлены и задают вопросы: чем мне может помочь человек, у которого проблем не меньше, чем у меня? Что мне может дать человек, неспособный помочь самому себе? Как слепой может вести слепого? Как я могу помочь другому, когда мне самому тяжело? Подобные вопросы и сомнения отражают ориентацию участников группы исключительно на терапевта, как на профессионала, а также свойственное участникам навязчивое самонаблюдение, чрезмерное углубление в свои проблемы. Тем не менее в ходе работы группы участник, пришедший в группу деморализованным, растерянным, низко оценивающим себя, не скрывает удивления, когда кто-либо в группе признает, что он ему значительно помог, что его присутствие в группе было важным и полезным. Такие неожиданные открытия способствуют появлению и повышению самоуважения в психотерапевтических группах. Когда человек ощущает себя нужным кому-либо другому, это помогает ему избавиться от чрезмерной сосредоточенности только на своих проблемах». [1] *** «Есть одна старая хасидская история о раввине, который вел разговор с Господом о Рае и Аде. «Я покажу тебе Ад», - с этими словами Господь ввел раввина в комнату, полную истощенных, отчаявшихся людей, сидящих вокруг большого круглого стола. В центре стола стоял дымящийся горшок с тушеным мясом, такой огромный, что с лихвой хватило бы каждому. Мясо источало такой восхитительный аромат, что рот у раввина наполнился слюной. Тем не менее никто не прикасался к еде. Каждый из окружающих стол едоков держал в руке ложку с очень длинной ручкой - достаточно длинной, чтобы дотянуться до горшка и набрать полную ложку мяса, но слишком длинной, чтобы ею можно было положить мясо в рот. Раввин понял, что страдания этих людей и в самом деле ужасны, и сочувственно склонил голову. «А теперь я покажу тебе Рай», - сказал Господь, и они вошли в другую комнату, точную копию первой - тот же большой, круглый стол, тот же гигантский горшок мяса, те же ложки с длинными ручками. Однако здесь царила атмосфера веселья: все были сытыми, упитанными и розовощекими. Раввин в замешательстве посмотрел на Господа. «Все очень просто, - объяснил Господь. - Требуется лишь определенный навык. Дело в том, что люди в этой комнате научились кормить друг друга!» И в терапевтических группах дело обстоит так же: пациенты получают отдавая, не только благодаря последовательности взаимных отдаваний-получаний, но и по самой сути акта дарения. Психиатрические больные в начале курса лечения деморализованы и глубоко убеждены, что им нечего предложить другим людям. За долгое время они привыкли смотреть на себя как на обузу, и переживание открытия, что они тоже могут быть важны для других, обновляет душу и служит толчком для повышения самооценки. И, разумеется, пациенты оказывают друг другу огромную помощь в ходе группового терапевтического процесса. Они становятся друг для друга источником поддержки и утешения, дают советы, способствуют инсайтам; они разделяют друг с другом похожие проблемы. Нередко участники группы принимают замечания своих товарищей с гораздо большей готовностью, чем замечания терапевта-ведущего. Для многих пациентов психотерапевт остается оплачиваемым профессионалом; в то время как другие пациенты представляют собой реальный мир: на них можно полагаться в смысле спонтанности и правдивости реакций и обратной связи. По завершении терапевтического курса, оглядываясь назад, почти все пациенты воздают должное другим участникам, как существенно способствовавшим улучшению их состояния. Иногда ссылаются на высказанные прямо поддержку и совет, а порой речь идет просто о благожелательном присутствии, когда человек получил возможность расти благодаря фасилитирующему, поддерживающему отношению. Альтруизм - почтенный, освященный веками терапевтический фактор и в других системах лечения. К примеру, в примитивных культурах было принято давать страдающему человеку задание: приготовить пир или выполнить какую-то другую общественно-полезную работу. Альтруизм играет важную роль и в католической традиции. К примеру, в некоторых католических орденах (таких, как Лурды) принято, чтобы больные молились не только каждый за себя, но и друг за друга. Уорден Даффи, легендарная фигура Сан-Квентинской тюрьмы, однажды заявил, что лучший способ помочь человеку - это позволить ему помочь вам. Существует и другой, более тонкий, благоприятный аспект альтруистического акта. Многие пациенты, жалующиеся на чувство бессмысленности существования, пребывания в состоянии патологической погруженности в себя, что принимает формы навязчивого самокопания или исступленных попыток самореализоваться. Я согласен с Виктором Франклом, что чувство смысла жизни вытекает из самой жизни, его нельзя намеренно, сознательно добиться: это всегда только производный феномен, материализующийся, когда мы выходим за рамки самих себя, когда мы забываем себя и погружаемся в кого-то (или что-то) вне нас. Групповая терапия имплицитно преподаст пациентам этот урок и дает им возможность приобрести новый, не солипсический угол зрения». [2] 1. Ист. Кочюнас Р. Психотерапевтические группы: теория и практика/ М.: "Академический Проект", 2000 2. Ист. Ялом И. Теория и практика групповой психотерапии /М.: «Апрель-Пресс, Эксмо-Пресс», 2001
