Пусть вороны гибель вещали И кони топтали жнивье, Мужскими считались вещами Кольчуга, седло и копье. Во время военной кручины В полях, в ковылях, на снегу Мужчины, Мужчины, Мужчины Пути заступали врагу. Пусть жены в ночи голосили И пролитой крови не счесть, Мужской принадлежностью были Мужская отвага и честь. Таится лицо под личиной, Но глаз пистолета свинцов. Мужчины, Мужчины, Мужчины К барьеру вели подлецов. А если звезда не светила И решкой ложилась судьба, Мужским достоянием было Короткое слово — борьба. Пусть небо черно, как овчина, И проблеска нету вдали, Мужчины, Мужчины, Мужчины В остроги сибирские шли. Я слухам нелепым не верю, — Мужчины теперь, говорят, В присутствии сильных немеют, В присутствии женщин сидят. И сердце щемит без причины, И сила ушла из плеча. Мужчины, Мужчины, Мужчины, Вы помните тяжесть меча? Врага, показавшего спину, Стрелы и копья острие, Мужчины, Мужчины, Мужчины, Вы помните званье свое? А женщина — женщиной будет: И мать, и сестра, и жена, Уложит она, и разбудит, И даст на дорогу вина. Проводит и мужа и сына, Обнимет на самом краю… Мужчины, Мужчины, Мужчины, Вы слышите песню мою? Владимир Солоухин
Ты бьешься в клетке чувств, обид, амбиций как маленький ребенок на полу в истерике готов ногами биться об пол и требовать себе юлу... Которая кружиться будет вечно и прихоти бездумно исполнять, мечтаешь быть любимой и беспечной и каждый день стишата сочинять... Но только дай ребенку ту игрушку - сломает, раскидает по частям, запросит тут же редкую зверушку, подавшего...пошлет ко всем чертям. Любовь в истерике не будет биться, она мудра и любит тишину, и как первопрестольная Царица все тайны не доверит болтуну... Наталья Анвип
Шумит и плещет океан… На берегу его отлогом Стоит безрукий истукан В убранстве пестром и убогом. При свете гаснущей зари, Как привидений черных стая, В священной пляске дикари Кружатся, к идолу взывая. Для них он бог, великий бог В венце могущества и славы, Весь мир – торжественный чертог Его таинственной державы. Холодный камень – жив и зряч — Глядит на них зловещим взором: Он сам – вершитель, сам палач Судьбы жестоким приговорам. Пред ним склоняются цари, Все силы духа в нем таятся… И в страстной пляске дикари Всё исступленнее кружатся. А небеса и океан, Сливаясь в сумрак гранью зыбкой, На роковой самообман Глядят с задумчивой улыбкой… Константин Льдов 1895
Всё ближе, ближе перевал. Крутой подъём высок и труден в страну, где смертный не бывал, но час пробьёт — и все мы будем. И некогда глядеть назад с недоуменьем и испугом,— не для того был Сын распят врагом возлюблен, предан другом. Не для того среди порух, под небом двух тысячелетий к себе, на ощупь и на слух, мы возвращаемся из нетей. Какой же мы проспали дар, какую пропасть миновали? — За нами прошлого угар, туман стоит на перевале. Всё тонет в пелене густой: дворцы царей, земные лица… Но сердце, ставшее звездой, уже не может заблудиться! Александр Сорокин
Из железа забором колючим Опоясан, опутан наш дом. Словно черви в навозе вонючем, Целый день копошимся мы в нём. За оградой окрестные дали. Их купает лучами восход. Но лучи нас коснутся едва ли: Мимо нас теплый свет их пройдет. Лес, поляна близи. То и дело Водит кто-то бруском по косе. Птица к нам накануне влетела, Чтобы спеть, на ограду присев. Позову я тебя - прилетая, Не входи добровольно ты к нам. Здесь, кровавые слезы глотая, Как страдаем, ты видишь сама. Сквозь забор ненавистный, проклятый Ты для нас свою песню пропой! Утешенья слезами объяты, Мы заплачем от песенки той. Птаха, ты быстрокрыла, свободна, Полетишь, может, в наши края. Прилетела проститься сегодня? Ты признайся, скажи не тая. Полетишь ты на Родину, если, Понеси, как последний привет, Про любовь и проклятия песни, Что слагает плененный поэт. И по крылышкам острым, как бритва, И по песням моим, как заря, Как последний привет с поля битвы, Моя Родина примет тебя. Люди скажут: "Хоть провод колючий Обвивал по рукам и ногам, Не дано заковать жар кипучий, Что от сердца подарен был нам!" Улетай с моей песнею, птица, Как последняя воля моя! Тело - прах, но пускай возвратится мое сердце в родные края! Муса Джалиль - Птаха Муса Джалиль - советский татарский поэт, погибший в 1944 году в плену от рук фашистов.
Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю эту полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса? Сегодня, предвечернею порою, Я вижу, как в тумане журавли Летят своим определенным строем, Как по полям людьми они брели. Они летят, свершают путь свой длинный И выкликают чьи-то имена. Не потому ли с кличем журавлиным От века речь аварская сходна? Летит, летит по небу клин усталый — Летит в тумане на исходе дня, И в том строю есть промежуток малый — Быть может, это место для меня! Настанет день, и с журавлиной стаей Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле. 1965 г. Расул Гамзатов, Журавли.
Мы должны бежать от боли, Мы должны любить её. В этом правда высшей Воли, В этом счастие моё. Сам себя из вечной сферы Устремил я с высоты, В область времени и меры, В царство мысли и мечты. И отпавши от начала, Полновольная душа Затомилась, заскучала, И бежит, к концу спеша. Но конца не будет сердцу — Где моря без берегов, Как не встретить иноверцу В чуждых снах — своих богов. Тот, кто бросился в скитанья, Не уйдёт тяго́т пути, От страданья на страданье Будет вынужден идти. Но зато он встретит страны, Где упьётся он мечтой, Где измены и обманы Поражают красотой. И затянутый в измены, Где обманчивы огни, Он вскипит, как брызги пены, И погаснет, как они. И опять, опять застонет Лёгким ропотом челнок, Рано ль, поздно ль, он потонет. Так плывём же. Путь далёк. Путь далёк до вечной Воли, Но вернёмся мы в неё. Я хочу стремиться к боли, В этом счастие моё. Бальмонт.
Подобно огненному зверю, Глядишь на землю ты мою, Но я ни в чём тебе не верю И славословий не пою. Звезда зловещая! Во мраке Печальных лет моей страны Ты в небесах чертила знаки Страданья, крови и войны. Когда над крышами селений Ты открывала сонный глаз, Какая боль предположений Всегда охватывала нас! И был он в руку — сон зловещий: Война с ружьём наперевес В селеньях жгла дома и вещи И угоняла семьи в лес. Был бой и гром, и дождь и слякоть, Печаль скитаний и разлук, И уставало сердце плакать От нестерпимых этих мук. И над безжизненной пустыней Подняв ресницы в поздний час, Кровавый Марс из бездны синей Смотрел внимательно на нас. И тень сознательности злобной Кривила смутные черты, Как будто дух звероподобный Смотрел на землю с высоты. Тот дух, что выстроил каналы Для неизвестных нам судов И стекловидные вокзалы Средь марсианских городов. Дух, полный разума и воли, Лишённый сердца и души, Кто о чужой не страждет боли, Кому все средства хороши. Но знаю я, что есть на свете Планета малая одна, Где из столетия в столетье Живут иные племена. И там есть муки и печали, И там есть пища для страстей, Но люди там не утеряли Души единственной своей. Там золотые волны света Плывут сквозь сумрак бытия, И эта милая планета — Земля воскресшая моя. Заболоцкий Николай.
Да разве могут дети юга, Где розы блещут в декабре, Где не разыщешь слова «вьюга» Ни в памяти, ни в словаре, Да разве там, где небо сине И не слиняет ни на час, Где испокон веков поныне Все то же лето тешит глаз, Да разве им хоть так, хоть вкратце, Хоть на минуту, хоть во сне, Хоть ненароком догадаться, Что значит думать о весне, Что значит в мартовские стужи, Когда отчаянье берет, Все ждать и ждать, как неуклюже Зашевелится грузный лед. А мы такие зимы знали, Вжились в такие холода, Что даже не было печали, Но только гордость и беда. И в крепкой, ледяной обиде, Сухой пургой ослеплены, Мы видели, уже не видя, Глаза зеленые весны. Илья Эренбург.
Все мы хотим, чтобы нас любили, А если нет, то восхищались нами, А если нет, то ужасались, А если нет, то ненавидели и презирали нас. Мы стремимся разбудить чувства в душе ближнего — неважно какие. Душа содрогается перед пустотой И жаждет соприкосновения любой ценой. Хьяльмар Зодерберг
Туча черная повисла На восточной стороне. Вот бы солнце красно вышло - Вот и будет счастье мне. Встало солнце над дубравой, А услады мне всё нет. Были б мать да батька здравы - Вот и будет счастье мне! Здрава мать, сидит за пряжей, Батька в поле на коне. Вот была б молодка рядом - Вот и будет счастье мне! Вот она, моя родная, Но враги в моей стране. Подсоби, топор, во брани - Вот и будет счастье мне! Соберётся Русь в дружину, Навострит клинки к войне. Разобьём с лихвой вражину. Вот и будет счастье мне! Принесём мы Роду требы: "Подари покой стране!" Смерть врагам, народу - хлеба. Вот и будет счастье мне! Победим, затянем песню О былинной старине. Славься, Русь моя святая! Не мила чужбина мне. Славься, Русь моя святая! Не нужна чужбина мне. Славься, Русь моя святая! Буду счастлив я вдвойне. Бранимир - Счастье https://m.vk.com/video39607988_456239717
Нельзя жалеть своих врагов, Вас не избавят от оков. Война? Ну что ж, тогда война! Идти в ней надо до конца. Людмила Самсонова
Мир стареет в былых надеждах, Но сегодня, как и вчера, На плечах эту землю держат И несут на себе Мастера! Мастера, профессионалы - Те, что в жизни познать смогли Щедрость камня, душу металла, Свежесть формулы, нрав земли. Мастера, мастаки, умельцы, Постигающие до глубин Механизм станка или сердца, Ход смычка или гул турбин. Руки вещие простирая К перекрёсткам звёздных миров, Время движется Мастерами И надеется на Мастеров. К ним взывает нощно и денно. Только - дьявол её возьми! - Приблизительность овладела Торопящимися людьми. Что-то учат, о чём-то знают, В общем - сеют, в среднем - стригут, Приблизительно объясняют, Относительно берегут. Приблизительное уменье - Как сварганенный наспех дом: Если даже не мстит немедля, То обрушивается потом, Откликается после жёстко, Все порывы сводит на нет. Мир погибнет не от обжорства, Не от козней чужих планет, Не от засух, не от морозов, Не от ядерных сверхатак - Он погибнет, поверив в лозунг Добродушный: "Сойдёт и так!" Расползающееся в атмосфере Из квартир, контор и дворов Громовое "А нам до фени!" Наступает на Мастеров. А они стоят, будто крепости, В правоте своего труда. И не могут иначе, и требуются. Срочно! Спешно! Всюду! Всегда! Роберт Рождественский
Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой, Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья. Но я люблю — за что, не знаю сам — Ее степей холодное молчанье, Ее лесов безбрежных колыханье, Разливы рек ее, подобные морям; Проселочным путем люблю скакать в телеге И, взором медленным пронзая ночи тень, Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, Дрожащие огни печальных деревень; Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно; И в праздник, вечером росистым, Смотреть до полночи готов На пляску с топаньем и свистом Под говор пьяных мужичков. Михаил Лермонтов 1841 г.
Мою страну зовут Россией. Я в ней рождён, её люблю. И если б вы меня спросили, Молю ль победы ей, — молю! Да, я молю. Но оттого ли, Что край мой лучше всех краёв?.. Везде краса и святость боли, И скорбь везде, где льётся кровь… И люди всё же всюду люди, — Утонченники ль, дикари ль, — Ведущие в добре и худе Свою банальную кадриль. Я, призывающий к содружью И к радостям тебя, земля, Я жажду русскому оружью Побед затем, что русский — я! Но если недруг прав разбоем, Самозащитою я свят. Мы победим. И успокоим, И оправдаем всех солдат. Игорь Северянин (моя редакция)
Борьба — занятие мужское Чуть оплошал — не жди добра Как поле боя топчут двое Плацдарм борцовского ковра. Напряжены и сжаты сроки Пойми — везет иль не везет? Судья, внимательный и строгий, Твоим ошибкам счет ведет. Усталости не сдвинуть глыбы, Мечту-победу не догнать И думаешь тогда: «Сойти бы С ковра, чтоб сразу тишь да гладь…» Но зря мечтаешь о покое И утираешь пот с лица Борьба — занятие мужское Что нет ей, в сущности, конца. автор неизвестен.
Женщина — с нами, когда мы рождаемся, Женщина — с нами в последний наш час. Женщина — знамя, когда мы сражаемся, Женщина — радость раскрывшихся глаз. 5 Первая наша влюбленность и счастие, В лучшем стремлении — первый привет. В битве за право — огонь соучастия, Женщина — музыка. Женщина — свет. Бальмонт
На утре памяти неверной Я вспоминаю пестрый луг, Где царствовал высокомерный, Мной обожаемый индюк. Была в нем злоба и свобода, Был клюв его как пламя ал, И за мои четыре года Меня он остро презирал. Ни шоколад, ни карамели, Ни ананасная вода Меня утешить не умели В сознаньи моего стыда. И вновь пришла беда большая, И стыд, и горе детских лет: Ты, обожаемая, злая, Мне гордо отвечаешь: «Нет!» Но все проходит в жизни зыбкой Пройдет любовь, пройдет тоска, И вспомню я тебя с улыбкой, Как вспоминаю индюка. Николай Гумилёв
Я устала от чахлой унылой зимы И от мыслей своих — надоедливых куриц, И рука не в руке, а в перчатке (увы!), Параллельно бредем, в даль задумчивых улиц. Без конца одинаковых дней чехарда, Друг на друга похожих: без солнца, без чуда. И хочу убежать — но не знаю, куда. И хочу улететь — но не знаю, откуда. Я устала от всех: от тебя, от себя, От плешивых дворов, не украшенных снегом. Зябко кутаюсь в плед, уголок теребя — До весны пусть побудет моим оберегом. И однажды внезапно случится весна, По глазам заполощет обилием света. И захочется жить и не спать допоздна, Строить планы на отпуск и долгое лето. И захочется сшить сарафановый бриз, Выставляя коленки кокетливо-колко. И сосульки стремительно бросятся вниз, Разлетаясь на тысячи мелких осколков. Боже правый, как жадно захочется жить, Ждать ветров и дождей, и опять снегопадов. И твердить всему миру, как мантру твердить: «Будет все хорошо. А плохого не надо». Ирина Сюткина
