Мне всегда зимою снится – Этот сон я берегу – Серебристая синица Звонко плачет на снегу. А подвыпивший прохожий Метит камнем в певчий цвет. Правда? как это похоже На твою судьбу, поэт!.. В мае нежность постучится, Грея крыши, плавя снег, И влюбился под синицу Тот же самый человек! В день, когда борьба воскреснет, Он согреет гнев и пыл Боевой, походной песней – Той, что я ему сложил!.. Ты, поэт, борьбой измучен? Брось, Борьба во всем права! Гнев и нежность нас научат Уважать твои слова... 1927, Иосиф Уткин - Синица
Ускользающий, оставляющий На руках огневые полосы... В дни, когда нам хватало тепла еще, Мы сплетались как в яме полозы. Неудержанный, избегающий, Как дошкольник капризно-мстительный... Я сама первоклашка та еще, Стать не сдюжу тебе родителем! Ни упрека тебе, ни жалобы. Ты сбегал много раз от меньшего. Только вот беда, я устала быть Путеводной звездой, - не женщиной. Ты мой ласковый верноподданный Все изломано, как не склеивай, - В той квартире, сто лет как проданной, - Мое сердце иглой кощеевой.. Избегание Светлова Ася
Дня и ночи перемены Мы не в силах превозмочь! Слышишь дальний рёв гиены, Это значит — скоро ночь. Я несу в мои пустыни Слёзы девичьей тоски. Вижу звёзды, сумрак синий И сыпучие пески. Лев свирепый, лев голодный, Ты сродни опасной мгле, Бродишь, богу неугодный, По встревоженной земле. Я не скроюсь, я не скроюсь От грозящего врага, Я надела алый пояс, Дорогие жемчуга. Я украсила брильянтом Мой венчальный, белый ток И кроваво-красным бантом Оттенила бледность щёк. Подойди, как смерть, красивый, Точно утро, молодой, Потряси густою гривой, Гривой светло-золотой. Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах, Ласку смерти приготовь, Дай услышать страшный запах, Тёмный, пьяный, как любовь. Это тело непорочно И нетронуто людьми, И его во тьме полночной Первый ты теперь возьми. Как куренья, дышут травы, Как невеста, я тиха, Надо мною взор кровавый Золотого жениха. Гумилёв, 1907 год.
Ты не вейся, черный ворон, Не маши бойцу крылом, Не накличешь сердцу горя, Все равно свое возьмем! В ночки темные, чужие, Все мне снятся Жигули... Ой, не спите часовые, Как бы нас не обошли. Владимир Высоцкий, 1965
Слово В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. А для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово это — Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества. И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова Николай Гумилёв, 1919
За городом вырос пустынный квартал На почве болотной и зыбкой. Там жили поэты, — и каждый встречал Другого надменной улыбкой. Напрасно и день светозарный вставал Над этим печальным болотом; Его обитатель свой день посвящал Вину и усердным работам. Когда напивались, то в дружбе клялись, Болтали цинично и прямо. Под утро их рвало. Потом, запершись, Работали тупо и рьяно. Потом вылезали из будок, как псы, Смотрели, как море горело. И золотом каждой прохожей косы Пленялись со знанием дела. Разнежась, мечтали о веке златом, Ругали издателей дружно. И плакали горько над малым цветком, Над маленькой тучкой жемчужной… Так жили поэты. Читатель и друг! Ты думаешь, может быть, хуже Твоих ежедневных бессильных потуг, Твоей обывательской лужи? Нет, милый читатель, мой критик слепой! По крайности, есть у поэта И косы, и тучки, и век золотой, Тебе ж недоступно все это!.. Ты будешь доволен собой и женой, Своей конституцией куцой, А вот у поэта — всемирный запой, И мало ему конституций! Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня в землю втоптала,— Я верю: то бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала! Александр Блок, 1908 г.
НЕИЗВЕСТНОСТЬ Замирает дыханье, и ярче становятся взоры Перед странно-волнующим ликом твоим, Неизвестность, Как у путника, дерзко вступившего в дикие горы И смущённого видеть ещё неоткрытую местность. В каждой травке намёк на возможность немыслимой встречи, Этот грот — обиталище феи всегда легкокрылой, Миг… и выйдет, атласные руки положит на плечи И совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!» У неё есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный, Он отмстит, он, как сетью, опутает душу печалью, …И поверить нельзя, что и здесь, как повсюду, всегдашний, Бродит школьный учитель, томя прописною моралью. Николай Гумилёв 27 мая 1911 года
Шут Дивитесь вы моей одежде, Смеетесь: что за пестрота! Я нисхожу к вам, как и прежде, В святом обличии шута. Мне закон ваш – нe указка. Смех мой – правда без границ. Размалеванная маска Откровенней ваших лиц. Весь лоскутьями пестрея, Бубенцами говоря, Шутовской колпак честнее, Чем корона у царя. Иное время, и дороги Уже не те, что были встарь, Когда я смело шел в чертоги, Где ликовал надменный царь. Теперь на сходке всенародной Я подымаю бубен мой, Смеюсь пред Думою свободной, Пляшу пред мертвою тюрьмой. Что, вас радуют четыре Из святых земных свобод? Эй, дорогу шире, шире! Расступайтесь, – шут идет! Острым смехом он пронижет И владыку здешних мест, И того, кто руку лижет, Что писала манифест. 2 ноября 1905 Федор Сологуб
Радушен дом и прост обличьем, Желанным гостем будешь тут, Но только знай, что в роге бычьем Тебе вина не поднесут. Пригубишь кофе - дар Востока, Что черен, словно борозда. И над столом взойдет высоко Беседы тихая звезда. Росинки родственное слово Вместит и солнце и снега, И на тебя повеет снова Теплом родного очага. И припадет к ногам долина Зеленых трав и желтых трав. И все, что время отдалило, Вплывет, лица не потеряв. Хозяин речью не гуманен, Откроет, уважая сан, Он книгу, словно мусульманин Перед молитвою коран. И современник не усталый - Шекспир положит горячо Свою ладонь, по дружбе старой Ему на левое плечо. И вновь войдет, раздвинув годы, Как бурку, сбросив плед в дверях, Лихой шотландец, друг свободы, Чье сердце, как мое, в горах. Еще ты мальчик вне сомненья, Хоть голова твоя седа, И дарит мыслям озаренье Беседы тихая звезда. Тебе становится неловко. Что сделал ты? Что написал? Оседланная полукровка Взяла ли горный перевал? А если был на перевале, Коснулся ль неба на скаку? Мечтал тщеславно не вчера ли Прочесть стихи ты Маршаку? Но вот сидишь пред ним и строже Расцениваешь этот шаг, Повинно думая: "О, боже, Ужель прочел меня Маршак?" А у него глаза не строги И словно смотрят сквозь года... В печали, в радости, в тревоге Свети мне, добрая звезда. Расул Гамзатов
Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу. Спросил её: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?» Смеётся ведьма старая, смеётся что есть сил: «Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил. Отверг живые радости и стал себе врагом, И тащишься в дремучий лес убогим стариком.» Я вижу, ведьма старая всё знает про меня, Смеётся смехом дьявола, мечту мою кляня, Мечту мою о праведном, безгрешном житии, — И молвил ей: «А знаешь ли ты чаянья мои? Я в лес вошёл, но лес пройду, прозрачен, как ручей, И выйду к морю ясному божественных лучей.» Смеётся ведьма старая: «Куда тебе идти? Зашёл сюда, — конец тебе: зачахнешь на пути. Сии леса — дремучие, от века здесь темно, Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано. Ишь, выйду к морю светлому. Ты думаешь: легко? И что в нём за корысть тебе? Темно и глубоко.» И ведьма рассмеялася своим беззубым ртом: «На море жить нельзя тебе, а здесь твой верный дом.» И ведьма рассмеялася, как дьявол, егозя: «Вода морская — горькая, и пить её — нельзя.» Константин Бальмонт, "Ведьма", 1903 г.
Не знаю, чего мне хочется: Сбежать в предрассветную даль? Взасос целовать одиночество? Найти тот Священный Грааль? А может, сальца да с прослойками На мякоти тёплой ржаной? А может, по небу с молоками Лететь журавлём за весной? Не знаю, чего мне хочется: Лицом ли в холодный ручей? Печальных ли глаз Богородицы? Восторга ли звёздных ночей? А может, в калитке узенькой Поймать за косичку грех? А может, из детства музыки, Что сердцу милее всех? Не знаю, чего мне хочется, Но знаю, чего не хочу: Того, что всё это кончится И я навсегда замолчу. Геннадий Токарев
Путь домой всегда похож на бегство Нежный зверь, ласкающий порог, Получивший вкус беды в наследство Понимает, как он одинок. Неизвестен час его прихода Перед ним пасует даже враг... Лишь немилосердная природа Мстит ему за каждый новый шаг. Все так тихо, страшно и печально. Комом в горле встал тревожный крик. Для него теперь уже не тайна, Что он возвращается на миг. Теплый ветер дует от порога. Вот вино и хлеб, и снова дверь Он опять уйдет своей дорогой... До свидания, мой усталый зверь! Эмили Ле Форд
Если потеряешь слово, Встанешь перед тупиком, – Помычи простой коровой, Кукарекни петухом. Сразу станут легче строчки От вождения пера. Превратятся кочки в точки, Станет запятой дыра. Уложи свой лоб в ладошку И от нас, от всех вдали Потихоньку, понемножку Крыльями пошевели. И падут перед стихами Тайны сотен тысяч лет. Всё, что трудными ночами Ты предчувствовал, поэт. Нет, перо в руках поэта – Это вам не баловство. Он – дитя, соском пригретый, Но в нём дышит божество. Связь времён – связь света с звуком. Как постигнуть эту страсть? Поэтическая мука – В даль туманную попасть. Акварели слов слагая, Скальп снимая с тишины, Ты услышишь, улетая, Звук натянутой струны. Но, паря под облаками, Тихо празднуй свой улов. Все мы были дураками, Пока не было стихов. Валентин Гафт
Мне в руки бабушка вложила веретенце, В уста – молитву и надежду в душу В том мире, где добрее было солнце, И щедры дни на сказки – только слушай! Веретено крутила я несмело, И луч в моей руке свивался в нить. Там небо было близко, сердце пело, Там я хотела их соединить! Веретено и дни мои вращались. Нить становилась крепче и родней. Из дальних стран я в детство возвращалась, Не выпуская ни один из дней – Их луч связал, он светел, как и прежде. Я распахнула памяти окно – Со мною нить, молитва и надежда, Пока в руках моих веретено. Наталья Меньшикова
на улице вновь тишина, звездный ковер на небосклоне. вновь на балконе я одна. но почему-то в сон не клонит я улыбнусь проклятой ночи, и встречу с нею я рассвет. я так люблю одной быть очень и фонарей тот яркий свет. еще чуть-чуть: настанет утро и небо станет светлым вновь. но для меня совсем не нудно часами думать про любовь Мари Море (моя редакция)
И знаю всё, и ничего не знаю... И не пойму, чего же хочешь ты, с чужого сердца с болью отдирая налёгших лет тяжёлые пласты. Трещат и рвутся спутанные корни. И вот, не двигаясь и не дыша, лежит в ладонях, голубя покорней, тобою обнажённая душа. Тебе дозволена любая прихоть. Но быть душе забавою не след. И раз ты взял её, так посмотри хоть в её глаза, в её тепло и свет. Тушнова Вероника
Я зло в обличие богини Иль агнец в лике упыря? Оазис в каменной пустыне, Неплодородная земля, Сверхзаселенная отныне В насмешке горькой бытия? В противоречье двуедином Кто я? Узришь во мне вершинный разум? А может чувства глубину, Что не измерить водолазу Без страха ринуться ко дну?.. А может быть все это сразу, И я в самой себе тону? А это все пустые фразы... Да ну. Ирина Шурховецкая (моя редакция)
Что хорошего в июле? Жуткая жара. Осы жалятся как пули. Воет мошкара. Дождь упрямо избегает тротуаров, крыш. И в норе изнемогает Полевая мышь. Душно в поле для овечки, В чаще для лося. Весь июль купайся в речке вместо карася. Иосиф Бродский.
Не знаю я, чего он хочет, но знаю — он невдалеке. Он где-то рядом, рядом ходит и держит яблоко в руке. Пока я даром силы трачу, он ходит, он не устает, в билет обернутую сдачу в троллейбусе передает Он смотрит, ловит каждый шорох, не упускает ничего, не понимающий большого предназначенья своего. Все в мире ждет его, желает, о нем, неузнанном, грустит, а он по улицам гуляет и крепким яблоком хрустит Но я робею перед мигом, когда, поняв свои права, он встанет, узнанный, над миром и скажет новые слова. Евгений Евтушенко
