Юнг и другие говорят...

Сон — чем бы он нам ни казался — никогда не бывает простым повторением предшествующих событий или переживаний.
Единственное исключение из этого правила — определенная категория сновидений, связанных с реакцией на психический шок или травму, причиненную некоторыми объективными событиями (например, войной).
Такие сны, будучи по существу воспроизведением травматического или шокового переживания, не могут быть истолкованы как компенсаторные.
К тому же вызвавший их к жизни шок не удается рассеять путем выведения его в сферу сознания.
«Сон продолжает невозмутимо „воспроизводить": содержание травматического переживания становится автономным и будет продолжать воздействовать до тех пор, пока травматический стимул не исчерпает себя сам»

По словам Юнга, сон «всегда связывается в единое целое или изменяется согласно собственным целям — пусть незаметно, но не совсем так, как это соответствовало бы целям сознания или влиянию причинных факторов».

РАЗЛИЧНЫЕ ТИПЫ СНОВИДЕНИЙ
По своему значению сны бывают трех типов:

1. За осознанной ситуацией следует сон, представляющий собой реакцию сферы бессознательного.
Восполняя или дополняя эту ситуацию, он явственно указывает на впечатления дня; ясно, что возникновение такого сна прямо обусловлено событиями недавнего прошлого.

2. Сон вызывается к жизни не осознанной ситуацией, а спонтанным действием бессознательного; последнее создает ситуацию, настолько отличающуюся от сложившейся на данный момент в сфере сознания, что возникает конфликт между обеими сферами.
Если в случае снов первого типа сознательный компонент выполняет функцию доминантного полюса, от которого происходит отток энергетического потенциала в направлении бессознательного, то в снах второго типа соблюдается равновесие обоих полюсов.

3. Когда позиция бессознательного сильнее, градиент направлен от бессознательного к сознанию.
Именно в таких случаях мы сталкиваемся с исполненными значения снами, способными иногда внести серьезнейшие изменения в ориентацию сознания или даже произвести в нем полный переворот.
Третий тип, когда максимум действенности и смысла сосредоточен в области бессознательного, включает наиболее удивительные, труднее всего поддающиеся толкованию и при этом особенно содержательные сны; именно в таких снах отражаются бессознательные процессы, никак не связанные с сознанием.
Тот, кому снятся сны этого типа, не понимает их и обычно всячески дивится тому, что ему вообще может привидеться нечто подобное: ведь он не способен обнаружить даже косвенную связь между снами и тем, что занимает его сознание.
Именно в силу своей архетипичности такие сны способны оказывать потрясающее воздействие; иногда в них обнаруживается даже нечто пророческое.
Нередко они предшествуют душевной болезни или тяжелой форме невроза; внезапно вторгающееся содержание производит на человека глубокое впечатление даже тогда, когда он его не понимает.

Иоланда Якоби "Психологическое учение К. Юнга"

 

Большинство людей путает «самопознание» со знанием своей осознаваемой эго-личности. Любой человек, у которого имеется хоть какое-то эго-сознание, не сомневается в том, что он знает самого себя. Но эго знает только свое содержимое, и не знает бессознательного и его содержимого. Люди определяют свое самопознание мерой знания о себе среднего человека из их социального окружения, но не реальными психическими фактами, которые, по большей части, скрыты от них. В этом смысле психе подобна телу, о физиологии и анатомии которого средний человек тоже мало что знает. Хотя рядовой человек и живет в теле и с телом, но большая его часть ему совершенно неизвестна, и для ознакомления сознания с тем, что известно о теле, требуется специальное научное знание. Я уже не говорю о том, что «не известно» о теле, но что, тем не менее, существует.

Значит то, что принято называть «самопознанием», на деле является очень ограниченным знанием, большая часть которого зависит от социальных факторов, от того, что происходит в человеческой психе. Поэтому-то у человека всегда возникает предубеждение, что определенные вещи происходят не «с нами», не «в нашей семье» или не с нашими друзьями и знакомыми. С другой стороны, у человека возникает не менее иллюзорное убеждение насчет наличия у него определенных качеств, и эта убежденность лишь скрывает истинное положение вещей.

— Карл Густав Юнг, «Нераскрытая самость»

 

То, что происходит после смерти так невыразимо прекрасно, что наше воображение и чувства бессильны составить хоть приблизительное представление об этом.
За несколько дней до того, как моя сестра умерла, на ее лице было выражение такой нечеловеческой возвышенности, что я был глубоко напуган.

Ребенок тоже входит в это возвышенное состояние и там отделяется от мира и его многочисленных индивидуаций быстрее, чем взрослый.
Он так легко становится тем, что вы представляете из себя, что, по-видимому, исчезает.
Рано или поздно все мертвые становятся тем же, что и мы.
Но в этой реальности мы мало или ничего не знаем об этом способе существования, и что мы будем знать об этой земле после смерти?
Разрушение нашей временной формы в вечности не приводит к потере смысла.
Скорее мизинец осознает себя частью руки.

Из писем Карла Густава Юнга

 

Человеку свойственно искать удовлетворения и исполнения желаний как в том, чего он еще не имеет, так, впрочем, и в том, что есть в избытке и чем он никак не может насытиться.
Достижение социальной адаптации не является стимулом для людей, которым она дается с детской легкостью.
Правильные поступки для того, кто неизменно ведет себя правильно, будут всегда скучны, в то время как для поступающего вечно неправильно дальней целью, тайным стремлением является научиться действовать правильно.

Потребности и нужды у разных людей разные. То, что для одних является освобождением, для других - тюрьма.
То же самое относится к нормальности и приспособленности.
Если положение из биологии гласит, что человек является стадным животным и достигает полного выздоровления только через реализацию своей социальной сущности, то последний случай переворачивает это положение вверх дном и доказывает нам, что человек полностью выздоравливает только тогда, когда живет ненормально и асоциально.
Подобные выводы могут послужить поводом для разочарования в современной психологии в силу отсутствия у нее общих действенных рецептов или норм.
Есть только индивидуальные случаи со всеми возможными потребностями и запросами, причем они настолько различны, что, в сущности, никогда нельзя знать заранее, в каком направлении будет развиваться каждый конкретный случай. Поэтому врач поступит наилучшим образом, если откажется от всякого предвзятого мнения.
Но это не значит, что оно должно быть выброшено за борт; при случае его можно применить в качестве гипотезы для возможного объяснения.
И не затем, чтобы поучать или убеждать, а скорее для того, чтобы показать больному, как врач реагирует на его особый случай. Ибо хотя это часто и пытаются обойти стороной, но отношения между врачом и пациентом представляют собой личные отношения внутри безличностных рамок врачебной работы.
Можно только из лукавства не признавать того, что лечение является продуктом взаимного влияния, в котором принимает участие все существо пациента, равно как и врача.
При лечении происходит встреча двух иррациональных данностей, а именно двух людей, которые не есть ограниченные, измеримые величины, но которые привносят с собой наряду с их потенциально определимым сознанием неопределимо распространенную сферу бессознательного.
Поэтому для результата душевного лечения личность врача (так же, как и пациента) часто намного важнее, чем то, что врач говорит и думает, хотя последним нельзя пренебрегать с точки зрения вредящего или целебного фактора.
Встреча двух личностей напоминает смешение двух различных химических веществ: если они вообще вступают в соединение, то оба изменяются.
В каждом случае лечебного воздействия на душу должно ожидать, что врач будет оказывать влияние на пациента.
Однако здесь может иметь место и обратное влияние - в случае воздействия пациента на врача.
Если врач защитится от влияния пациента и окутает себя клубами дыма отцовски-профессионального авторитета, это не принесет ему пользы,
Этим он просто откажет себе в использовании в высшей степени важного органа познания.
Ведь пациент бессознательно оказывает на врача влияние и вызывает в его бессознательном изменения; известные, наверное, многим психотерапевтам их собственные, воистину профессиональные изменения или даже повреждения души самым убедительным образом доказывают, так сказать, химическое воздействие пациента.
Одно из самых известных явлений этого рода - вызванный переносом контрперенос.
Но чаще воздействия имеют более тонкую природу, и их нельзя охарактеризовать иначе, как древней идеей перенесения болезни на здорового, который должен своим здоровьем одолеть демона болезни, что, однако, негативно сказывается на его собственном здоровье.

Карл Густав Юнг "Проблемы души нашего времени"

 

Путей, которые ведут к становлению сознания, много, но все они подчиняются определенным законам.
Как правило, изменение начинается с наступлением второй половины жизни.
Середина жизни представляет собой время высочайшей психологической важности.
Ребенок начинает свою психологическую жизнь в чрезвычайной тесноте, в сфере влияния матери и семьи.
По мере созревания горизонт и сфера собственного влияния расширяются. Надежда и намерение нацелены на расширение сферы своей власти и владений, желание во все большем объеме распространяется на окружающий мир.
Воля индивида все более и более идентифицируется с природными целями бессознательных мотиваций.
Таким образом, человек, так сказать, вдыхает в вещи свою жизнь, пока они в конце концов не начинают жить и умножаться сами по себе и незаметно его не перерастают.
Матерей превосходят их дети, мужчин - их творения.
И то, что раньше вступало в жизнь с трудом, возможно, ценою огромных усилий, остановить теперь невозможно.
Сначала было увлечение, затем оно стало обязанностью, и, наконец, оно становится невыносимым бременем, вампиром, вобравшим в себя жизнь своего создателя.
Середина жизни является моментом величайшего расцвета, когда человек по-прежнему занимается своим делом с большой энергией и желанием.
Но в этот момент уже зарождается вечер, начинается вторая половина жизни.
Увлечение меняет свое лицо и теперь превращается в обязанность, желание неумолимо становится долгом, а повороты пути, которые раньше были неожиданными и представляли собой открытия, делаются привычными.
Вино перебродило и начинает светлеть.
Если все благополучно, проявляются консервативные наклонности.
Вместо того чтобы смотреть вперед, человек часто непроизвольно оглядывается назад и начинает задумываться о том, как до сих пор складывалась его жизнь.
Он пытается отыскать свои истинные мотивации и совершает здесь открытия.
Критическое рассмотрение самого себя и своей судьбы позволяет ему познать собственное своеобразие.
Но это познание дается ему не сразу.
Оно достигается только ценой сильнейших потрясений.
Карл Густав Юнг "Брак как психологическое отношение"

 

КАРЛ ЮНГ О ЖИЗНИ ПОСЛЕ 40 ЛЕТ.

Но вначале речь пойдет о проблематике молодого возраста. Эта ступень простирается от непосредственно послеподросткового времени и примерно до середины жизни, которая приходится на возраст где-то между тридцатью пятью и сорока годами.
Если попытаться извлечь из почти неисчерпаемого многообразия индивидуальных проблем молодого возраста общее и самое главное, то наталкиваешься на определенную характеристику, присущую, похоже, всем проблемам этой ступени: речь идет о выраженном в той или иной степени застревании на детской ступени сознания, о сопротивлении действующим в нас и вокруг нас силам судьбы, которые пытаются вовлечь нас в мир. Что-то в нас хотело бы оставаться ребенком, быть совершенно бессознательным или по меньшей мере осознавать только свое «Я» и отвергать все чужое, в предельном же случае подчинить все другое своей воле. Хотелось бы ничего не делать, а если уж что-то делать, так ради собственного удовольствия или же для того, чтобы утвердить свою власть. В этом проявляется нечто вроде инертности материи, что в свою очередь выражается в застревании на предыдущей фазе, сознание которой меньше, уже, эгоистичнее, чем сознание фазы дуалистической, где индивид поставлен перед необходимостью признавать и принимать другое, чужое, как свою жизнь и как «тоже-Я». (…)
Достижения, полезность являются идеалами, которые как будто указывают путь из хаоса проблем. Они являются путеводными звездами для расширения и упрочения нашего физического бытия, для нашего укоренения в мире, но не для дальнейшего развития человеческого сознания, то есть того, что называют культурой. Для молодого возраста это решение является вполне нормальным, и оно, во всяком случае, лучше, чем застревание исключительно на своих проблемах. (…)
Чем ближе середина жизни и чем больше удалось утвердиться в своей личной установке и социальном положении, тем сильнее кажется, что найдены правильная линия жизни, верные идеалы и принципы поведения. Поэтому в дальнейшем возникает представление, что они незыблемы, и появляется желание навсегда за них зацепиться. При этом, однако, остается без внимания тот существенный факт, что утверждение социальной цели происходит за счет цельности личности. Многое, слишком многое — жизнь, которая могла бы быть прожита иначе, — остается лежать в чуланах покрытых пылью воспоминаний, порою даже оказываясь раскаленными углями под серым пеплом. (…)
Очень часто встречающиеся невротические расстройства зрелого возраста имеют нечто общее: они пытаются перенести психологию фазы молодости через порог зрелого возраста. Кто не знает тех трогательных пожилых господ, погрязших в беспросветном мещанстве, которые все снова и снова вытаскивают на свет божий давно уже забытые студенческие годы и, только возвращаясь в прошлое, к своему героическому гомеровскому времени, способны разжечь пламя жизни? Однако у них, как правило, есть преимущество, которое нельзя недооценивать, — они не невротики, а большей частью всего лишь скучные и стереотипные люди.
Невротиком скорее является тот, кому никогда не удавалось осуществить в настоящем то, чего бы ему хотелось, и кто поэтому не может радоваться прошлому. Так же как раньше он не сумел отделаться от детства, так и теперь он не в состоянии избавиться от фазы молодости. Наверное, он не может найти себя в мрачных мыслях старения и поэтому напряженно смотрит назад, поскольку смотреть вперед для него невыносимо. Как инфантильный человек боится неизвестности мира и жизни, так и взрослый сторонится второй половины жизни, как будто там его подстерегают неведомые трудности, или как будто это чревато для него жертвами и потерями, с которыми он не может смириться, или как будто прошлая его жизнь была настолько прекрасна и настолько ему дорога, что он не может без нее обойтись.
Но, может быть, это просто страх смерти? Мне, однако, это представляется маловероятным, поскольку, как правило, смерть еще далека, а потому и несколько абстрактна. Опыт показывает, что основой и причиной всех трудностей этого переходного периода скорее является глубинное, удивительное изменение души. Для того чтобы его охарактеризовать, я бы хотел привести в качестве сравнения дневное движение солнца. Имеется в виду солнце, одушевленное человеческим чувством и наделенное сиюминутным человеческим сознанием. Утром оно появляется из ночного моря бессознательного, освещая широкий, пестрый мир, и чем выше оно поднимается на небосводе, тем дальше распространяет свои лучи. В этом расширении сферы своего влияния, связанном с восходом, солнце будет видеть свое предназначение и усматривать свою высшую цель в том, чтобы подняться как можно выше и тем самым как можно больше распространить свою благодать. С этим убеждением солнце достигает непредвиденной полуденной высоты — непредвиденной, потому что из-за своего однократного индивидуального существования оно не могло знать заранее собственного кульминационного пункта. В двенадцать часов дня начинается закат. Он представляет собой инверсию всех ценностей и идеалов утра. Солнце становится непоследовательным. Оно как бы убирает свои лучи. Свет и тепло убывают вплоть до полного угасания. (…)
Полуденный переворот изменяет даже наши физические свойства. Для южных народов особенно характерно, что у пожилых женщин появляется хриплый, низкий голос, усы, жесткие черты лица и разные другие мужские признаки. И наоборот, мужской физический хабитус ослабляется женскими чертами, например увеличением жировой прослойки и более мягким выражением лица. (…)
Еще более, чем в физическом отношении, это изменение проявляется в психическом. Как часто, например, бывает, что мужчина в возрасте сорока пяти — пятидесяти лет разоряется, и тогда женщина надевает брюки и открывает лавку, где мужчина разве что исполняет роль подручного. Существует очень много женщин, у которых социальная ответственность и социальное сознание пробуждаются вообще только после сорока лет жизни. В современных деловых кругах, особенно в Америке, break down, нервный срыв после сорока лет, — явление достаточно распространенное. Если исследовать такого бедолагу более тщательно, то оказывается, что разрушенным является прежний, мужской, стиль, а то, что остается, представляет собой феминизированного мужчину. И наоборот, в тех же кругах встречаются женщины, которые в эти годы обнаруживают необычайную мужественность и твердость разума, оттесняющие на задний план сердце и чувство. Очень часто эти изменения сопровождаются разного рода супружескими катастрофами; ведь не так уж трудно себе представить, что бывает, когда муж проявляет свои нежные чувства, а жена свой разум.
Самое плохое во всем этом то, что умные и образованные люди живут, даже и не подозревая о возможности таких изменений. Они вступают во вторую половину жизни совершенно неподготовленными. Или, быть может, есть где-нибудь учебные заведения, и не просто средние, а высшие школы для сорокалетних, которые готовили бы их к будущей жизни с ее требованиями так же, как вводят в знание мира и жизни наших молодых людей школы и институты? Нет, мы вступаем во вторую половину жизни крайне неподготовленными; хуже того, мы делаем это, находясь под влиянием ложных представлений наших прежних истин и идеалов. Мы не можем прожить вечер жизни по той же самой программе, что и утро, потому что того, чего много утром, будет мало вечером, а то, что верно утром, вечером будет уже неверно. Мне приходилось лечить слишком многих пожилых людей и заглядывать в сокровенные уголки их души, чтобы усомниться в истине этого основного правила.
Стареющий человек должен знать, что его жизнь не увеличивается и не расширяется; наоборот, неумолимый внутренний процесс приводит к сужению жизни. Если молодой человек слишком много занимается собственной персоной — это является для него чуть ли не грехом или, по крайней мере, опасностью; для стареющего же человека уделять серьезное внимание своей Самости — это обязанность и необходимость. Солнце прячет свои лучи для освещения самого себя, после того как оно расточало свой свет миру. Вместо этого многие пожилые люди предпочитают превращаться в ипохондриков, скряг, узких педантов и landatores temporis acti или даже оставаться вечно молодыми — жалкая замена освещению Самости, но неминуемое следствие того заблуждения, что вторая половина жизни должна управляться принципами первой.
Только что я говорил, что у нас нет школ для сорокалетних. Это не совсем верно. Наши религии с давних пор являются или когда-то были такими школами. Но для скольких людей они еще ими являются? Сколько пожилых людей действительно были воспитаны в одной из таких школ для тайны второй половины жизни, для старости, смерти и вечности?
Разумеется, человек не жил бы семьдесят и восемьдесят лет, если бы такая продолжительность жизни не соответствовала смыслу его вида. Поэтому вечер его жизни также должен иметь свой смысл и цель, он не может быть жалким придатком утра. Несомненно, смыслом утра является развитие индивида, его устройство во внешнем мире, продолжение рода и забота о потомстве. Это является очевидной природной целью. Но если эта цель достигнута, и достигнута даже с избытком, должно ли приобретение денег, дальнейшее завоевание и расширение пространства своего существования переходить за рамки разумного смысла? Тот, кто подобным образом без нужды переносит закон утра, то есть природную цель, на вторую половину жизни, должен считаться с душевными потерями точно так же, как юноша, пытающийся перенести свой детский эгоизм в зрелый возраст, должен расплачиваться за это свое заблуждение социальным неуспехом. Приобретение денег, социальное существование, семья, потомство представляют собой всего лишь природу, но не культуру. Культура находится по ту сторону природной цели. Тогда, может быть, культура является смыслом и целью второй половины жизни?
У первобытных племен, например, мы видим, что почти всегда старики являются хранителями таинств и законов, а в этом и выражается прежде всего культура племени. Как обстоит дело в этом смысле у нас? Где мудрость наших стариков? Где их секреты и вещие сны? Скорее старики у нас чуть ли не пытаются подражать молодым. В Америке считается, так сказать, идеалом, если отец является братом для своих сыновей, а мать где только можно — младшей сестрой своей дочери. (…)
Конечно, если бы эти люди еще раньше успели наполнить до краев и опустошить до дна нашу своей жизни, то теперь они чувствовали бы себя, пожалуй, иначе; их бы ничего не удерживало, все, что могло сгореть, сгорело бы, и спокойствие старости было бы для них желанным. Но нам нельзя забывать, что мало кто из людей умеет жить и что искусство жить является к тому же самым важным и самым редким из всех искусств — исчерпать всю чашу красоты, кому это удавалось? Так что для большинства людей слишком многое остается непережитым — часто даже возможности, которые они не смогли бы реализовать при всем желании, — и, таким образом, они переступают через порог старости с неудовлетворенными притязаниями, которые невольно заставляют их смотреть назад.
Таким людям смотреть назад особенно пагубно. Им скорее нужна перспектива, прицельная точка в будущем. Поэтому во всех основных религиях имеются свои заверения относительно потусторонней жизни, есть своя стоящая над миром цель, которая позволяет смертному прожить вторую половину жизни с такой же целенаправленностью, что и первую. Однако насколько убедительны для современного человека цели расширения и кульминации жизни, настолько же сомнительна или прямо-таки невероятна для него идея продолжения жизни после смерти. (…)
Здесь, однако, пробуждается моя совесть врача, которая велит мне высказать еще кое-какие важные соображения по этому вопросу. Я обнаружил, что целенаправленная жизнь в целом лучше, богаче, здоровее, чем бесцельная, и что лучше идти вперед вместе со временем, чем назад против времени. Врачевателю души пожилой человек, неспособный расстаться с жизнью, кажется таким же слабым и больным, как и юноша, который не в состоянии ее построить. И в самом деле, как в том, так и в другом случае речь часто идет об одной и той же детской жадности, о том же самом страхе, об одном и том же упрямстве и своеволии. Как врач я убежден, что, так сказать, гигиеничнее видеть в смерти цель, к которой нужно стремиться, и что сопротивление этому является чем-то нездоровым и ненормальным, потому что оно делает вторую половину жизни бесцельной. Поэтому, исходя из точки зрения душевной гигиены, я нахожу чрезвычайно разумными все религии, которые имеют цель, стоящую над миром. Если я живу в доме и знаю, что в течение двух недель он рухнет на мою голову, то эти мысли нанесут ущерб всем моим жизненным функциям; если же я, напротив, чувствую себя уверенным, то смогу спокойно и нормально в нем жить. Следовательно, с психотерапевтической точки зрения было бы лучше, если бы мы могли думать, что смерть — это всего лишь переходный период, часть неизвестного большого и долгого процесса жизни.
Карл Густав Юнг. Жизненный рубеж. — Carl Gustav Jung. The Stages of Life. (Адаптированные фрагменты.)

 

"В античной мифологии змея очень часто появляется в сочетании с мотивом ребенка. Например, мифический бог и покровитель афинян, царь Эрихтоний, сын богини Афины и получеловека-полузмея Кекропа, в младенческом возрасте был помещен в корзину. Никому нельзя было смотреть на колыбель, а если кто взглянет, то увидит в ней ребенка, окруженного змеями. Найти точное объяснение этому мотиву достаточно сложно, но на юге Франции были найдены coffrets gnostiques относящиеся к средним векам, а может быть, и к более раннему периоду; на ларцах изображены обнаженные дети, играющие со змеями. Такое соединение божества-ребенка и божества-змеи можно встретить часто.
Образно говоря, бог-ребенок также является архетипом «отравителя». Античный Купидон носил в колчане ядовитые стрелы, которыми, как свидетельствуют поэты, он подчинял самого Зевса-громовержца, ведь Купидон мог пустить стрелу в Зевса, и тот совершенно безнадежно увлекался какой-нибудь земной женщиной, хотя такое положение вещей могло ему совершенно не понравиться. Купидон, таким образом, мог отравить людей. Поэты эпохи поздней античности, в форме так называемой anakreontika, посылали легкие укоры и упреки маленькому мальчику, который своими ядовитыми стрелами мог подчинить своей воле весь мир. Если Купидон пустит в вас стрелу, вы влюбитесь, но насколько вам понравится это, будет зависеть от вашей собственной реакции. Если вы желали этого, вы будете чувствовать себя счастливым и говорить, что вы влюбились. Если нет, вы можете сказать, что «отравлены» любовью; вам приходится делать то, что вам не нравится, и быть в ситуации, в которой ваше Эго ощущает себя зависимым или отравленным. Такова скрытая связь между змеей и вечным младенцем. "

Мария-Луиза фон Франц "Вечный юноша. Puer Aeternus "

 

Существует арабская пословица: «Никогда не приближайтесь к женщине, которая живет одна на краю пустыни, потому что такие женщины одержимы джинами». И это совершенно правильно: если женщина долго живет одна, не имея отношений с мужчинами, она, как правило, оказывается во власти своего Анимуса. Очень трудно выдержать одиночество, не оказавшись во власти бессознательного, а в случае женщины этим бессознательным является Анимус. Поэтому для того, чтобы женщина могла жить одна и при этом не попасть в лапы дьявола, у нее должен быть очень высокий уровень сознания (хотя об этом в сказке практически ничего не говорится) и она должна быть в высшей степени человечной.
Мария-Луиза фон Франц, Фемининность в волшебных сказках

 

Если женщина выполняет работу, не имея стабилизирующих ее отношений или семейной жизни, она рискует вкладывать в свою работу слишком много любви.
Она становится слишком преданной и компульсивной, что может привести к снижению качества ее работы.
Она может также жертвовать своим здоровьем.
Влюбившись в свою работу, она становится пленницей своего анимуса. Это можно увидеть по появлению снов про захваченность сексуальными чувствами.
Друг говорил мне, что современные женщины-профи из Беркли отличаются искусственностью поведения.
Они ведут себя так, как, по их мнению, должны вести себя профи.
Как современные феминистки, они выпрыгивают из огня да в полымя?
То есть они поменяли внешнее мужское доминирование на внутреннее.
Реальная любовь вытесняется из анимуса, если женщина много работает, спешит или заставляет себя быть эффективной.
Ее инстинктивная наблюдательная рецептивность теряется, а без этой рецептивности женское понимание и сознание не могут действовать.
Она больше не видит, что вокруг нее, и не понимает свои собственные реакции.
Адаптивность может быть женским атрибутом, но не может функционировать, пока женщина не расслабится и пока не включится ее личная субъективная натура.
С другой стороны, некоторые женщины являются слишком адаптивными. Но это другая история.
Джэн Холлистер Уилрайт "Анимус для женщин в возрасте"

 

Наблюдения и переживания, накопленные за двадцать с лишним лет работы с женщинами и мужчинами, привели меня к выводу, что, независимо от состояния, этапа или положения, нужно обладать душевной и духовной силой, чтобы идти вперед – шаг за шагом, преодолевая упорный встречный ветер, время от времени возникающий в жизни каждого человека.
Сила приходит не после того, как человек поднялся по лестнице или на гору, не после того, как он чего-то добился.
Собраться с силой – непременное условие самого процесса достижения; особенно это необходимо перед его началом и в продолжении. Но и после тоже. Я убеждена, что самая насущная сила проистекает от внимания к природе души и ее развития.
В любом отрезке времени есть много такого, что может сломить дух и душу, – это могут быть попытки разрушить намерение или вынудить вас забыть важные вопросы – не только те, которые касаются практических сторон ситуации, но и такие, как "где душа этого дела?".
Мы идем по жизни, находим точку опоры, восстанавливаем справедливость, держимся против ветра, и все это благодаря силе духа.
Приток силы, что бы мы ни использовали для того, чтобы его вызвать, – слова, молитву, разные методы созерцания или другие средства, – мы получаем от высшей силы, которая обитает в центре души и в то же время значительно превышает душу. Эта высшая сила абсолютно доступна, о ней необходимо заботиться, ее необходимо питать.
Хотя у нее есть много названий, ее существование – неопровержимый психологический факт.
Она сложна и богата – вот что обнаруживает человек, достигая подлинной зрелости; она проявляется и внешне, и внутренне у того, кто к ней упорно стремится.
Мы это знаем, потому что есть заметная разница между жизнью осознанной и глубокой и жизнью, основанной на фантасмагорических верованиях.
И пусть на этом пути к "истинному дому" мы время от времени оглядываемся назад – мы делаем это для того, чтобы отметить или отмерить место, откуда мы вышли, а не просто оглянуться.
Кларисса Эстес "Бегущая с волками"

 

Зачастую у нас есть четкое представление о том, какой должна быть жизнь; если жизнь ему не соответствует, мы не хотим с этим соглашаться и не видим того, что происходит на самом деле.
Вполне возможно, что в этот момент достигается такое состояние, в котором эго-комплекс по собственному побуждению и по своей воле отступает, давая возможность сформироваться тому, что от корней пробивается к свету.
Мы уже знаем, что эго и Самость являются взаимообусловленными, что эго-комплекс воплощает Самость в мире, а от Самости неизбежно исходят пробуждение и подталкивание к жизни, при условии, что между эго и Самостью происходит взаимодействие.
Если же эго-комплекс на чем-то застревает, то мы активируем слишком много защит от того, что идет к нам навстречу из бессознательного.
Эти защитные механизмы включаются, потому что автономия сознания является для нас очень важной ценностью.
Однако при определенных обстоятельствах прекращается компенсирующая функция бессознательного, и только если эго-комплекс уже не видит никакого выхода, когда нам очень плохо, мы открываемся тому, что идет из бессознательного.
Такие ситуации "смерти" и "возрождения" очень часто встречаются в психотерапии.
В таких ситуациях анализанд и аналитик ожидают реакции бессознательного, будь то сновидение, новое жизнеощущение или чувство в контрпереносе аналитика.
Верена Каст "Динамика символов"

 

Осуждение не освобождает, оно угнетает.
Вы скажете, что врачу легко проявить понимание в этом отношении.
Но люди забывают, что даже у врачей есть моральные угрызения совести и что признания некоторых пациентов трудно проглотить даже врачу.
Тем не менее, пациент не чувствует себя принятым, если не принимается и самое худшее в нем.
Никто не может добиться этого простыми словами; это приходит только через размышления и через отношение врача к себе и своей темной стороне.
Если врач хочет направить другого или даже провести с ним шаг за шагом в его пути, он должен чувствовать психикой этого человека.
Он никогда не чувствует этого, когда выносит суждение.
Формулирует ли он свои суждения словами или хранит их при себе, не имеет ни малейшего значения.
Занять противоположную позицию и сразу согласиться с пациентом - тоже бесполезно, но это отталкивает его не меньше, чем осуждение.
Чувство приходит только благодаря беспристрастной объективности. Это звучит почти как
научная заповедь, и ее можно спутать с чисто интеллектуальным, абстрактным умонастроением.
Но я имею в виду совсем другое. Это человеческое качество - своего рода глубокое уважение к фактам, к человеку, который страдает от них, и к загадке жизни такого человека.
У истинно религиозного человека такое отношение.
Он знает, что Бог совершил множество странных и непостижимых вещей, и самыми любопытными способами ищет способы проникнуть в сердце человека.
Поэтому он во всем ощущает невидимое присутствие божественной воли. Вот что я имею в виду под «беспристрастной объективностью».
Это моральное достижение врача, который не должен позволять себе отталкивать себя от болезней и порчи.
Мы не можем ничего изменить, если не примем этого.
Осуждение не освобождает, оно угнетает. Я угнетатель осуждаемого человека, а не его друг и товарищ по несчастью.
Я ни в коей мере не хочу сказать, что мы никогда не должны выносить суждения, когда хотим помочь и улучшить.
Но если врач хочет помочь человеку, он должен суметь принять его таким, какой он есть. И он может сделать это на самом деле только тогда, когда он уже увидел и принял себя таким, какой он есть.
Возможно, это звучит очень просто, но простые вещи всегда самые трудные.
В реальной жизни величайшее искусство должно быть простым, и поэтому принятие самого себя является сутью моральной проблемы и ядовитым тестом всего взгляда на жизнь.
То что я кормлю нищего, то что я прощаю обиду, то что я люблю своего врага во имя Христа - все это, несомненно, великие добродетели.
Что делаю с меньшими из братьев моих, то делаю с Христом.
Но что, если я обнаружу, что наименьший из них, самый бедный из всех нищих, самый дерзкий из всех обидчиков, да и сам злодей, - что они находятся во мне, и что я сам нуждаюсь в милостыне моей собственной доброты, что я сам враг, которого надо любить, - что тогда?
Тогда, как правило, вся правда христианства переворачивается: тогда больше нет разговоров о любви и долготерпении; мы говорим о брате внутри нас «Рака» и осуждаем и злимся на себя.
Мы прячем его от мира, мы отрицаем, что когда-либо встречали в себе этого наименьшего из низших, и если бы сам Бог приблизился к нам в этой презренной форме, мы бы тысячу раз отвергли его, прежде чем пропел бы хоть один петух.
Карл Густав Юнг

 

Эго получает свет от самости.
Хотя мы знаем о самости, она не познана.
Вы можете видеть большой город и знать его название и географическое положение, но не знать ни одного из его обитателей.
Можно даже знать человека с каждодневными встречами, но совершенно не знать его подлинный характер.
Эго содержится в самости, как оно содержится во вселенной, из которой мы знаем только мельчайшую часть.
Человек большего понимания и ума, чем я, может знать себя, но я не смог бы познать его, пока мое сознание ниже его.
Хотя мы получаем свет сознания от самости и знаем, что она источник нашего просветления, мы не знаем, обладает ли она чем-то, что можно назвать сознанием.
Как бы ни были прекрасны и глубоки слова Мудрости, они по сути всплески восхищения и восторженные попытки сформулировать переполняющие впечатления, которые эго-сознание получило от воздействия высшего субъекта.
Даже если эго окажется (как я полагаю) верхушкой самости, горы бесконечно большей, чем гора Эверест, она будет лишь камешком или куском льда, но никогда не всей горой.
Даже если частица осознает себя частью горы и понимает гору как бесконечное скопление частиц, подобных себе, она не знает их окончательной природы, потому что остальные, как и она сама, индивидуальности, несравнимые и непостижимые в конечном счете. (Сам индивидуум – это окончательная реальность и может знать о существовании вообще.)
Если самость может быть воспринята, это будет ограниченный опыт, тогда как в реальности ее переживание безгранично и бесконечно.
Дело в том, что наше эго-сознание способно только на ограниченный опыт.
Мы можем только сказать, что самость безгранична, но не можем пережить ее безграничность.
Я могу сказать, что мое эго-сознание – это то же самое, что самость, но это ничто иное, как слова, поскольку нет ни малейшего свидетельства, что я больше или глубже соучаствую самости, чем мое эго-сознание.
Что частица знает о всей горе, хотя и видимо является ее частью? Если бы я был един с самостью, то знал бы все, говорил на санскрите, читал клинопись, знал о событиях, произошедших в доисторические времена, познакомился с жизнью на других планетах и т.д.
К сожалению, ничего подобного нет.
Не следует смешивать свое просветление с самооткровением самости.
Когда вы различили себя, то не обязательно различили самость, возможно, ее бесконечно малую часть, хотя самость дала вам свет.
Из письма Карла Густава Юнга Арвинду Ую Васавада. 1954 год.

 

Приписывать качества сознательной психики бессознательному – это довольно серьезная ошибка...
...Настоящая «обезьяна» в нас – это сознание, именно наше сознание подражает и повторяет.
Но бессознательное, будучи инстинктивным, очень консервативно и с трудом поддается влиянию.
Никто не знает лучше психиатра, насколько бессознательное сопротивляется всяким попыткам его изменить, хотя бы повлиять на него.
Если бы оно «обезьянничало», было бы легко заставить его забыть об импульсивных влечениях и устойчивых идеях – а кроме того, если бы оно подражало, то не было бы творческим. Удачные прозрения художника и изобретателя – это никогда не подражания.
Эти господа были бы выведены из себя такой мыслью.
Из письма Карла Густава Юнга Мирче Элиаде. 1955 год

 

Власть и эрос полностью исключают друг друга... По мнению Юнга, ни один мужчина не может ни ассимилировать свою Аниму, ни даже узнать, что она собой представляет, пока не преодолеет власть - то есть схематические представления об отношениях с женщинами: чисто сексуальное влечение или чисто эстетический интерес.

До тех пор, пока мужчину интересует в женщине ее сексуальная привлекательность, или ее внешняя привлекательность, или, быть может, ее банковский счет, речь идет не о любви. Таким образом, снимается вопрос о том, чтобы хотя бы узнать, что такое Анима.

«Архетипические паттерны в волшебных сказках», Мария-Луиза фон Франц

 

Здесь, в этой таинственной сцене с матерями, где поэт для разумеющих снимает покров с последней тайны творчества, Фауст нуждается в фаллическом волшебном жезле (магизму которого он однако вначале не доверяет) для того, чтобы совершить величайшее из чудес, именно создание Париса и Елены. Таким путем Фауст обретает божественную чудотворную власть и к тому же лишь при посредстве незаметного маленького инструмента. Это парадоксальное свойство, по-видимому, известно было в самой глубокой древности, ибо и Упанишады говорят следующее о божественном карлике:

(19) Без рук, без ног, он двигается и схватывает, без глаз видит и без ушей слышит. Он знает то, что нужно знать, но не существует знающего его. Его называй первым, могучим человеком.

(20) Меньше малого, (однако) больше великого, в сердце существа покоится сущность и т. д.

Фаллос является существом, которое движется без членов, видит без глаз, которому ведомо будущее; он наделен бессмертием в качестве символического представителя всюду действующей творческой силы. Он мыслится существом совершенно самостоятельным; это не только было общераспространенным представлением древности, но и явствует из порнографических рисунков наших детей и современных художников. Он провидец, художник и чудотворец, поэтому нечего удивляться, если некоторые характерно фаллические черты приурочиваются к мифологическим провидцам, художникам и чудотворцам. Гефест, Виланд-Кузнец и Мани (основатель механизма, славившийся, также как художник) имели изуродованные ноги. По-видимому, типично также и то, что провидцы были слепы, и что древний провидец Меламп носил предательское имя Чернонога. Нога карлика, невзрачность и уродливость стали особенно характерными чертами тех таинственных хтонических божеств, сыновей Гефеста, которым приписывалась могущественная чудотворная сила, именно Кабиров. Имя Кабир означает мощный; их самофракийский культ глубоко связан с культом фаллического Гермеса, который по сообщению Геродота был занесен в Аттику пелазгами. И Кабиров называют великими богами. Их близкими родственниками являются идейские дактилы или мальчик с пальчик, которых мать богов обучила кузнечному ремеслу:

Теперь ты видишь — чем он одарен:
Ступай за ним, держи его сильнее —
И к Матерям иди ты с ним смелее

Карл Густав Юнг
Символы и метаморфозы. Либидо

 

В ночи снова воротились мертвые и говорили с жалким видом: Еще про одно мы забыли, дай нам наставление о человеке.

Человек – ворота, через которые вы из мира внешнего – мира богов, демонов и душ – входите в мир внутренний, в меньший мир. Мал и ничтожен человек, вот уже он остается у вас позади, и вы пребываете снова в бесконечном пространстве, в меньшей или же внутренней бесконечности.

В безмерной отдаленности одна-единственная звезда стоит в зените.
Это и есть тот единственный Бог этого одного человека, это есть его мир, его Плерома, его божественность.
В мире том принадлежит человек Абраксасу, каковой его, человека, мир порождает либо поглощает.

Звезда эта есть Бог и предел человеку.

Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира.

К нему одному возносит человек молитву.

Молитва прибавляет света звезде, она пролагает мост над смертью, она уготавливает жизнь для мира меньшего и умаляет безнадежное хотение мира большего. Когда больший мир охладеет, засияет звезда. Ничто не стоит меж человеком и его единственным Богом, ежели только способен человек отвести глаза от полыхающего образа Абраксаса. Человек здесь, а Бог там.

Слабость и ничтожность здесь, бесконечная творящая сила там. Здесь все – тьма, хлад и ненастье, там все – Солнце.

На том приумолкли мертвые и развеялись подобно дыму над костром пастуха, что в ночи сторожил свое стадо.
Карл Густав Юнг "Семь наставлений мертвым"

 

Когда вы пытаетесь определить свой тип, не имеет смысла раздумывать, что в вас является самым главным; лучше спросить себя: "Чем я обычно занимаюсь чаще всего?"
(М.-Л. фон Франц)

 

Все, что грядет уже было в образах. Древние жили своими символами, ведь мир для них еще не стал реальным. Чтобы найти свою душу, древние уходили в пустыню. Это образ. Неустанно размышляйте об образах, которые оставили древние. Они показали путь грядущего.
Карл Густав Юнг, Красная Книга